Книга Перехлестье - Алена Алексина

Не сказать, что Василиса этому досадовала, но закрутилась она буквально в штопор. И, хотя Багой, стеная, ругаясь, бурча, бухтя и жалуясь, притащил на кухню парнишку лет тринадцати для помощи, все равно к концу дня стряпуха валилась с ног. Она устала, забегалась, взмокла, да к тому же третьи сутки жила, как незамужняя. Грехобор все не возвращался. Это расстраивало девушку, которая скучала по своему избраннику и переживала о том, как бы тот со своим неизменным "везением" не вляпался в какую–нибудь неприятность, до которых был великий мастер.

А началось все с того, что два дня назад, в комнате кухарки возник прозрачный, но очень обеспокоенный Глен и сбивчиво поведал о трагедии, случившейся на окраине города. Василиса, которая по жизни снималась с ручника очень неторопливо, даже не занервничала. Она растерянно проводила Грехобора, а тот совершенно обыденно, словно имел многолетний опыт подобных прощаний, чмокнул ее в щеку, сказав: "Я скоро вернусь…"

Не–е–ет. Васька не переживала. Она проводила благоверного и отправилась на кухню. К тому же буквально через час там вновь материализовался Глен. Пряча взгляд и путаясь в словах, дух с горем пополам объяснил девушке, что–де Повитуха была при смерти, Грехобор ее спас, и сейчас они в каком–то Цетире что–то решают.

Все просто и понятно, настораживало только одно — призрак при разговоре упорно смотрел или под ноги, как нашкодивший двоечник или в потолок, как набедокуривший дошкольник, а еще он безостановочно извинялся, из–за чего обретал сходство с жалким холуем. В общем, все это только взвинтило Ваське нервы.

Да и разговор по душам с колдуном ничего хорошего не принес. Припертый к стенке, Глен признался, что во сне не единожды вселялся в тело Василисы без ее на то разрешения. Представив, как какой–то сомнительный мужик, расхаживает, облачившись в ее роскошные формы, Лиска обозлилась. Однако призрак, почуяв, что своим признанием ничего хорошего не добьется, вытащил припасенный в рукаве козырь и поведал стряпухе о том, какой печальной участи помог ей избежать в заброшенной лесной землянке.

— Если бы я тебя не оттолкнул, ты бы приняла силу Шильды и стала колдуньей. Считай — умерла, — говорил он, пятясь от разъяренной собеседницы. — Колдуны все забывают, стоит проклятому дару войти в них. А сила, живущая в них, стремится уничтожить все то, что когда–то делало человека человеком.

— Подожди, но…

— Нет уж, это ты подожди, — Глен нахмурился, и скрестил руки на груди. — Ты вот гневаешься, что я твое тело занимал. Так если бы не занимал — не спас бы Зарию.

Василиса помолчала, а потом кивнула, признавая правоту колдуна. И, не в силах скрыть любопытство, спросила:

— А почему колдуны все забывают?

— Из–за дара, — хмуро ответил мужчина. — Чем сильнее маг, тем страшнее и яростнее его дар. Человек не то что воспротивиться, вздохнуть не сможет без боли, особенно если сила в него без согласия перешла.

— А ты соглашался?

— Нет. Но мне повезло. Я сиротой был. Один. Никого убивать не пришлось. А вот другим…

В этот момент на кухню зашла Зария. И Глен тот час резко отвернулся и исчез. Чернушка так и застыла, увидев колдуна, а потом поджала губы и снова вышла в зал. Молча. И молчала после этого все оставшиеся дни.

Может быть, именно потому, что призрак и наследница лантей вели себя тоскливо и молчаливо, а может потому, что сама Лиска, наконец–то, снялась с ручника, к вечеру ее начало потряхивать от нехорошего предчувствия.

Ночь она провела, ворочаясь с боку на бок, утро, громыхая кастрюлями и сердясь на весь свет, день прошел в предвкушении того, как самая огромная сковорода вступит в контакт с головой Йена, едва тот вернется, вечер был посвящен тоске, ночь — тревоге, а нынешнее утро, прямо скажем, откровенной панике. Одним словом, наплыв посетителей помогал стряпухе справиться если не с одиночеством, то уж с тоской и желанием наделать глупостей — точно.

Таким образом, к обеду второго дня Василиса была готова сделать все, что угодно, но хоть как–то, развеять похоронную атмосферу, воцарившуюся в душе и на вверенной ей кухне. Хотелось поговорить с Зарией, но та столь упрямо, столь агрессивно молчала, отгородившись от всего мира невидимой стеной отчуждения, что Василиса поняла — ей эту стену не пробить.

Потому удрученная безрадостными мыслями она варила, жарила, парила и старалась не думать о том, что ее короткая семейная жизнь, похоже, обещает закончиться внезапно и трагично, потому что едва только Йен появится на пороге, его ждет смерть. Лютая и страшная. Он будет либо убит сковородой, либо задушен в объятиях, либо утоплен в слезах. Со способом убийства Васька еще не определилась, но пока склонялась к первому.

Однако вечером неизвестность и тоска стали совершенно невыносимы, и девушка решила хоть как–то развеять свою печаль — выйти в обеденный зал, где сидели люди, с которыми можно было перекинуться хотя бы парой слов.

Увы, народа почти не осталось. Лишь Багой о чем–то беседовал в углу с посетителем, которого невозможно было разглядеть в виду того, что половина сальных свечей в подвешенном к потолку тележном колесе — уже потухла. В таверне царил уютный полумрак. Негромко переговаривалась пара завсегдатаев, сидящих с кружками пива — мужики спорили о том, насколько страшны видии.

Василиса вздохнула, понимая, что тоска ее только усугубляется — поболтать было не с кем, поэтому девушка обреченно отправилась собирать со столов тарелки. Она уже набрала целую стопку, когда услышала, как скрипнула входная дверь. На пороге возник мужчина. Он застыл в проеме и аринтмский вечер расплылся синильной темнотой за его плечами. Незнакомец же словно раздумывал, стоит ли заходить. В таверну тянуло сквозняком и сыростью — проклятый дождь лил уже третьи сутки. Лиска зябко поежилась и махнула мужчине:

— Заходи быстрей, холодно. Чего замер?

— Приглашаешь, хозяйка? — слегка улыбнулся незнакомец.

— Приглашаю, приглашаю! — скороговоркой повторила Василиса, досадуя на неторопливость посетителя.

Тот зашел, огляделся, и опустился на краешек скамьи, стоящей у входа. Ишь, какой застенчивый. Однако… воспоминания о том, как вел себя Грехобор, впервые оказавшийся в "Пятаке", заставили стряпуху задуматься. Вот ведь… странные тут мужики. В нашем мире уже давно распластались бы на сиденье и требовали пива и закусок.

— Мил человек, не жмись у двери, садись сюда, — Василиса указала на соседний к ней стол, с которого как раз собрала грязную посуду. — Там не убрано, да и сквозит. Чего тебе принести? Похлебки или жаркого? Еще есть пироги, правда, с мясом все подъели, остались только с капустой.

На лице мужчины отразились сомнения, однако, поколебавшись, он все–таки прислушался к совету кухарки и пересел за указанный ею стол. Но вид при этом имел такой, словно не понимал, что вообще забыл в этой таверне и зачем сюда завернул. Сытый что ли?

Все вопросы отпали сами собой, когда незнакомец вскинул ладони, демонстрируя отсутствие мизинца на левой руке. Правая изувеченной не была, но почему–то оказалась до самого плеча закованной в латную рукавицу. Странный посетитель взглянул на Василису и сказал: