Книга Евреи и Европа - Денис Соболев

Одновременно сами команды начинают создавать свои микромиры — свои страны и города, приспосабливая их к общему игровому миру; продумывают историю, местные обычаи, верования, направления политики, возможные союзы, способы реализации игровых целей. Важно подчеркнуть, что в большинстве случаев та или иная книга просто берется за основу, не являясь обязательной директивой для всех участников, и любая из команд получает значительную степень свободы в рамках общей концепции игрового мира. На следующем этапе руководители каждой команды распределяют между собой основные функции — как в подготовке (ответственный за строительство, за организацию храма, за подготовку документов), так и в собственно игре (король, советник, жрец, комендант гарнизона, начальник разведки, глава посольского корпуса, алхимик и проч.). После того как определены основные персонажи команды, каждый из рядовых игроков получает возможность определить ту сферу игры, к которой он будет иметь отношение в первую очередь; продумать свой характер, историю, поведение и функции. Часто те или иные возможности персонажей (особенно магические) требуют согласования с авторами игры; и этот процесс тоже занимает значительное время. Одновременно игроки шьют костюмы, делают латы, шлемы, мечи, копья, луки, посохи — или приспосабливают для новой игры уже существующий арсенал. Наконец, наступает время строительства — часть игроков выезжает в лес и начинает строительство городов; ворота, башни, подъемные мосты, штурмовые коридоры и прилегающие к ним фрагменты стен строятся из дерева (такие ворота и выбивают настоящими таранами), оставшиеся же стены моделируются листами толстого непрозрачного полиэтилена — штурмовать их нельзя, но и проходить под ними тоже.

В этих городах и протекает значительная часть игры. Здесь король проводит большую часть своего времени, воины приносят присягу, здесь же совершаются храмовые обряды. Стражники, охраняющие ворота города, с пристрастием расспрашивают путников, сюда стремятся попасть шпионы и приходят послы, здесь заключаются союзы; отсюда выходят солдаты и сюда же возвращаются с добычей и пленными. Здесь едят и пьют вокруг костра, смеются, хвастают подвигами, интригуют, лгут и разоблачают ложь. Здесь даже женятся — не всегда на людях или эльфах, иногда и на чудовищах — все, как в жизни. Наконец, под стены города приходят вражеские армии. С его башен отстреливаются защитники города; его ворота выбивают тараном. В зависимости от тактики атакующих и защищающих, штурмовой коридор может оказаться и бесполезным украшением, и ключевым элементом в системе защиты. На остальной же территории игры царит частичное, а иногда и полное безвластие: по лесам бегают звери, тролли, летают драконы; маленькие маневренные отряды исследуют мир игры, преследуют друг друга, прощупывают силы врагов, ищут тайное знание и магические объекты или просто ждут в засаде. Среди них ходят одиночки, часто таинственные, крайне редко под своими подлинными именами. Здесь далеко не все являются тем, кем кажутся; под светлой личиной могут скрываться черные планы, а беззащитная девушка, собирающая цветы, окажется великим магом, потерявшим разум, но не свою силу.

Этот мир, странный, пугающий, бесполезный, кажущийся многим порождением коллективного безумия, вызывает разные вопросы. Одним из самых интересных является, на мой взгляд, вопрос о причинах, которые приводят на игры их участников. Вопрос не только самый популярный, но и почти риторический. Обычно его задают только для того, чтобы сразу же дать простой, предпочтительно тривиальный, ответ, который спрашивающему известен заранее. Практически во всех случаях возможные ответы сводятся к двум более общим категориям — увлечение «ролевыми играми» приписывают либо стремлению уйти от действительности, либо недостатку общения в повседневной жизни. В том случае, если выбор падает на первую категорию, речь обычно идет о трудностях интеграции, об отторжении значительной части молодежи израильским обществом, о необходимости компенсировать резкое понижение социального статуса, о стремлении бежать из семей, превратившихся в непрекращающийся социальный случай, и, наконец, о повседневных страхах, связанных с тяжелым положением в сфере безопасности. В случае же, если выбранной оказывается вторая категория, речь может идти о крайне узком круге общения, существующем в области профессиональной деятельности (например, программистов), о вырванности из привычной среды обитания, свойственной новоприбывшим, о неготовности жить исключительно семейной жизнью или просто о желании провести несколько дней на природе, занимаясь делом, хоть немного более осмысленным, нежели поджаривание мяса на мангале, сопровождаемое хоровым обсуждением правительства и дальних родственников общих знакомых.

Нет необходимости говорить, что именно вокруг этих объяснений строятся все известные мне попытки рассказать о «ролевых играх», предпринятые средствами массовой информации. Однако подобные ответы говорят больше о самой журналистике, нежели о «ролевых играх» как таковых; во всех случаях попытка понять обсуждаемое явление подменялась поиском тех элементов, которые могли бы коррелировать с заранее готовым псевдосоциологическим объяснением этого явления. Для того чтобы такие объяснения перестали казаться убедительными, достаточно вспомнить о том, что «ролевые игры» существуют и в России, где о трудностях абсорбции и интеграции можно говорить только метафорически, и о том, что в последнее время на игры приезжает все больше уроженцев Израиля — и совсем не из тех семей и слоев общества, которые традиционно считаются проблемными с социальной точки зрения. Иначе говоря, не отрицая значимости социальных факторов, которые были перечислены выше, мне бы хотелось сказать несколько слов о сущности того «опыта», который становится доступен участникам «ролевых игр» — переходя, как сказали бы мои коллеги, от каузального описания этих игр к их системному пониманию. Понимание же этого опыта, в свою очередь и достаточно неожиданным образом, позволит обозначить, вычленить и прояснить крайне существенный элемент взаимодействия еврейской и европейской цивилизаций — или, говоря конкретнее, неожиданно «игровой» аспект участия евреев в европейской культуре.

* * *

Многие люди, причастные двум или более культурам, замечали, как менялся их взгляд при раздвоении культурной базы, на которую они опираются в своих оценках, умозаключениях, словах и поступках. Многочисленные поведенческие стереотипы, мыслительные парадигмы и культурные нормы, казавшиеся вполне аксиоматическими и незыблемыми в рамках одной культуры (или цивилизации), переставали восприниматься таковыми с того момента как другая культура или цивилизация становилась объектом для возможной референции. Подобный опыт, например, характерен для репатриантов в Израиле, совершивших прыжок в израильскую культуру из русской, английской или латиноамериканской культур. Более того, в русскоязычной литературе Израиля он получил достаточно яркое и рельефное выражение. Внутри же израильской культуры похожий опыт возможен при переходе из религиозной в светскую часть общества, или наоборот. Разумеется, подобный переход может привести к некритическому принятию новых аксиом и полному отказу от старых (например, к восторженному принятию всех догм и поведенческих стереотипов израильского светского общества), но возможен и иной исход. Человек получает возможность подняться над обеими культурами и посмотреть на них с высоты птичьего полета. Опасностью такого «полета» является возможность разувериться в каких бы то ни было ценностях и принять релятивизм в качестве альтернативного символа веры; но, если человеку все же удается удержаться от искушения релятивизмом, он оказывается в поле свободы, где выбор не только возможен, но и наполнен смыслом.