Книга Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин

По их словам, убитый в нелепой драке на полигоне механик-водитель обладал редким даром ориентации в пространстве. После экскурсии на завод и посещения сборочного цеха он с уверенностью утверждал, что точно знает, где тот расположен. И теперь, стремительной сгорбленной тенью перебегая освещенные прожекторами участки, Глеб действовал именно по его подсказке. При этом он отлично сознавал, что во многом полагается на авось: покойный Сердюк мог ошибаться, а то и намеренно говорить неправду – неважно, просто так, для придания своей персоне дополнительного веса в глазах коллег, или в соответствии с чьими-то инструкциями. Последнее тоже не исключалось: с учетом характера командировки, в которую отправлялся экипаж испытателей Уралвагонзавода, кого-то из них могли счесть небесполезным завербовать.

Сейчас думать об этом было уже поздно. Боковым зрением уловив ослепительный блеск прожекторного луча, Глеб боком скользнул в тень за углом какой-то кирпичной будки и замер там, дыша через раз. По гладким стальным рельсам, что поблескивали в паре метров от его укрытия, заскользили яркие световые блики, слуха коснулись рокот мотора и неторопливый металлический перестук колес. Маневровый тепловоз притормозил у стрелки, пронзительно свистнув; где-то клацнул контакт, лязгнула переведенная стрелка, громыхнули буфера, и короткий состав из тепловоза, единственного пассажирского вагона и порожней грузовой платформы снова пришел в неторопливое движение.

Когда он проезжал мимо, Глеб отчетливо рассмотрел высунувшегося из окна кабины усталого машиниста с прилипшим к нижней губе тлеющим окурком. На голове у него была белая пластмассовая каска, а сам машинист, несмотря на густые и пышные черные усы, что подковой охватывали подбородок, выглядел совсем молодым. Это лишний раз напомнило, что кадрам опытных железнодорожников в этой стране просто неоткуда взяться, и Глеб мысленно пожал плечами: в самом деле, желая замаскировать предприятие по сборке современных танков, ребята могли бы придумать что-нибудь поумнее.

В тот момент, когда с укрытием Сиверова поравнялся идущий первым в сцепке вагон, машинист, как по заказу, скрылся в кабине. Одним стремительным броском преодолев открытое пространство, Глеб запрыгнул на буфер между вагоном и платформой. Задняя торцовая дверь тамбура не то что не была заперта – она просто отсутствовала, позволяя во всех подробностях разглядеть запыленное и изрядно замусоренное нутро пустой железной коробки. Все было логично: от своих скрывать нечего, они и так в курсе, а с воздуха, тем более с орбиты, такую мелочь, как пустой дверной проем, не очень-то и разглядишь.

По полу медленно перемещались косые четырехугольные пятна света, проникавшего в вагон через запыленные окна. Никакой звукоизоляцией здесь, естественно, даже не пахло, пустой железный кузов усиливал стук колес, как гитарная дека, и ощущение было такое, словно Глеба угораздило забраться в большую жестяную бочку, по которой кто-то неравномерно, но сильно колотил молотком. Оставленная каким-то злостным нарушителем трудовой дисциплины пустая бутылка с рокотом перекатывалась от стены к стене; бутылка была пузатая, темного стекла – не иначе, из-под рома. Глебу подумалось, что в этом нет ничего удивительного: здесь, на поверхности, настоящей работой, похоже, и не пахло, а для имитации бурной трудовой деятельности вовсе не обязательно быть трезвым, как стекло.

Лязгнув буферами, состав остановился. Глеб услышал доносящиеся со стороны тепловоза голоса сцепщиков; локомотив снова свистнул и, судя по звуку мотора, начал удаляться. Сиверов осторожно выглянул в окно, но то, что он там увидел, нисколько не походило на конечный пункт назначения. Снова послышались голоса, говорившие по-испански, свистнул тепловоз, и звук мощного двигателя опять начал приближаться, теперь уже сзади. Глеб сообразил что к чему, почти одновременно с очередным мощным, грубым толчком, который едва не сбил его с ног – машинист то ли и впрямь был совсем неопытный, то ли не считал необходимым церемониться с металлическими муляжами: железо – не пассажиры, жаловаться не станет!

Состав тронулся. Теперь тепловоз не тащил его за собой, а толкал сзади – видимо, в отстойнике для так называемой готовой продукции не было места для маневра, и его совершили снаружи, на просторе.

– Катится, катится, голубой вагон, – пробормотал Глеб Сиверов под лязгающий перестук колес, что доносился из-под голого железного пола.

Вагон был не голубой, а темно-красный, но он действительно катился, и, посмотрев вперед, Глеб увидел конечную точку маршрута – глухие железные ворота отстойника, около которых на ярко освещенном прожекторами пятачке, расставив ноги на ширину плеч и привычно положив руки на казенники автоматов, торчали двое солдат в камуфляже и сдвинутых набекрень малиновых беретах.

Глава 19

Краткость – сестра таланта. Однажды знаменитый сказочник Ханс Кристиан Андерсен укладывал спать своего младшего сынишку. «Папа, расскажи сказку!» – капризно потребовал тот. «С удовольствием, малыш, – ласково ответил знаменитый сказочник. – Устраивайся поудобнее и слушай. Крибле, крабле… Все, мля. Спи, мля».

Денек нынче выдался не то чтобы очень трудный или тяжелый, но до того насыщенный событиями, что к вечеру было по-настоящему трудно поверить, что начался он, как полагается, утром, а не неделю или даже месяц назад. В половине девятого утра они завтракали на просторной каменной террасе с видом на море и не без удовольствия изучали особенности дизайна опорно-двигательного аппарата горничной Долорес, сдержанно грустя по поводу еще одного пропащего, убитого без цели и смысла дня. А потом понеслось: водопад, Александр Сергеевич с рогаткой, сбитый американский беспилотник, велосипед сержанта Лопеса, переполох, поднявшийся на вилле, когда они принесли туда потерпевший крушение летательный аппарат, крики в телефонную трубку, объяснение с хмурым Моралесом, вертолет, полигон…

Моралес даже не думал скрывать, что относится к рассказанной ими истории с недоверием, особенно в той ее части, которая касалась внезапной перемены планов и столь же внезапно вспыхнувшего желания незамедлительно, не дожидаясь прибытия нового водителя, вернуться к работе. Но откровенно липовый тезка великого поэта не ошибся в прогнозе: под давлением обстоятельств «Аморалес» проглотил свое недоверие, даже не попросив водички, чтобы запить. Его можно было понять: производство в Сьюдад-Боливаре набирало обороты, мало-помалу приближаясь к проектной мощности, а в его распоряжении до сих пор не было ни одного грамотного механика-водителя, который сумел бы, как минимум, вывести «Черного орла» из цеха, не наломав дров. О специалистах по управлению навигационными приборами и огнем не приходилось даже говорить, а о том, чтобы навербовать их в России, хотя бы на время, в качестве инструкторов, «Аморалесу» и его компании следовало поскорее забыть – уж очень сильно они там наследили, чтобы теперь обращаться к бывшим партнерам за помощью.

«После такого кидалова, – высказался по этому поводу Сумароков, – в эту их Венесуэлу еще лет десять ни одного нашего танкиста не выпустят. Прямо на границе в аэропорту будут спрашивать: где служил? Ах, в танковых! Тогда свободен. Домой иди, телевизор смотри – может, Венесуэлу твою покажут… А ты где работаешь, уважаемый? На Уралвагонзаводе? Домой, домой – вагоны строить, чай с вареньем хлебать. Так что мы с тобой, Алеша, в настоящий момент на всю страну самые ценные, уникальные специалисты штучной выделки».