Книга Лунная опера - Би Фэйюй

Однако Бинчжан не представлял, насколько серьезное сопротивление он встретит для возвращения Сяо Яньцю на сцену. Во время планерки вопрос о Сяо Яньцю стал камнем преткновения. Бинчжан, поигрывая шариковой ручкой, выслушал всех присутствующих, после чего отшвырнул ручку на стол и откинулся на спинку стула. Улыбнувшись, он заговорил:

– Может, вам лучше пойти на уступку, ведь человека интересует именно Сяо Яньцю. В наши дни уступить за деньги совсем не постыдно.

В зале заседания повисло молчание. Никто не поддерживал разговор. И хотя это можно было расценивать как протест, но пространство для компромисса определенно увеличилось. Хорошо еще, что Ли Сюэфэнь ушла из театра и открыла свой ресторан, в противном случае Бинчжан сейчас просто бы не вынес ее торжественного манерного голоса. Все продолжали хранить молчание, никто не высказывался ни за ни против. Но иногда молчание – это знак согласия. Поэтому Бинчжан решил воспользоваться ситуацией и как-то очень неясно произнес:

– Ну тогда, я думаю, так и поступим.

Однако тут же возник вопрос, кого можно привлечь на запасную роль. Если предложить ее популярной актрисе, то это и само по себе позорно, а тут еще в запасные к Сяо Яньцю. Хорошую идею предложил старина Гао, который выступил за то, чтобы Сяо Яньцю сама выбрала кандидатуру из числа студенток. Таким образом, если у Сяо Яньцю снова проявятся чувство зависти, жажда славы и одержимость личной выгодой, то, по крайней мере, из ее собратьев никто не пострадает. Все согласились. Однако одна фраза, произнесенная Гао, лишила спокойствия Бинчжана. А сказал он следующее:

– Мне кажется, что все это пустые разговоры, уже двадцать лет минуло, да и Сяо Яньцю уже сорок стукнуло. Потянет ли ее голос эту роль? Мне думается, навряд ли.

Цяо Бинчжан почувствовал, что со своей стороны он действительно допустил оплошность. Как ему самому не пришло это в голову? Как-никак двадцать лет. А за два десятка даже самая хорошая сталь заржавеет. Бинчжан незаметно вздохнул. Казалось, что собрание длилось бесконечно, обсуждение проблем, связанных с Сяо Яньцю, заняло практически два часа. Между тем о подготовке спектакля еще не говорили, пока просто вспоминали прошлое. Когда денег не было, о них мечтали, а как только они появились, то никто не знал, как их потратить. Ведь деньги – это не только протяженность во времени, у них есть и свой исторический облик. Какими странными стали деньги в наши дни.

Бинчжан решил пригласить Сяо Яньцю на прослушивание, это было необходимо. Ведь если что не так, то, сколько бы денег им ни дали, все они будут выброшены на ветер. Сяо Яньцю явилась в точно указанное время. Только она присела, как Бинчжан решил, что снова допустил промашку. В пустынном зале для заседаний находились только они двое, Бинчжан оказался по одну сторону стола, а Сяо Яньцю – по другую, их разделял длиннющий овальный стол, что выглядело несколько официозно. Сяо Яньцю раздобрела, однако от нее по-прежнему, как от кондиционера, который работал только на охлаждение, веяло прохладой. Для начала Бинчжан решил просто поговорить с ней о спектакле «Побег на Луну», но поскольку разговор на эту тему для Сяо Янцю был болезненным, то Бинчжан все больше терялся, не зная, с чего же ему начать.

Бинчжан несколько побаивался Сяо Яньцю. Строго говоря, он был на целое поколение старше Сяо Яньцю, однако она прославилась на все театральное училище своим вспыльчивым нравом. Эта девушка, обычно такая нежная, совершенно покорная и покладистая, чем-то походила на воду. Если вы по неосторожности могли обидеть ее, то она в мгновение ока превращалась в ледышку, которая, сверкая холодным блеском, по глупости в порыве разбивалась о вас. Сотрудники столовой, работавшие в театральном училище, говорили: «Если уж употреблять масло, так лучше салатное, если уж выбирать собеседника, так только не Сяо Яньцю». Не зная, с чего же ему начать разговор, Бинчжан решил подобраться к главному кружным путем. Какое-то время они поговорили о ее жизни в целом, потом затронули тему преподавания и студентов, наконец поболтали о погоде. Создавалось впечатление, что разговор не клеится. Через какое-то время Сяо Яньцю не выдержала:

– Зачем вы меня все-таки пригласили?

Бинчжан замолчал, в душе храня волнение, он как бы между прочим попросил:

– Спой-ка что-нибудь.

Сяо Яньцю посмотрела на Бинчжана, положила свои руки полукругом на стол, не выказывая при этом сиюминутной покорности. Вдруг она вроде как с безразличием спросила:

– Что именно? «Вознесение» в напеве сипи или «Лунные чертоги» в напеве эрхуан?

«Вознесение» и «Лунные чертоги» – известные арии из пьесы «Побег на Луну». И то, что сейчас Сяо Яньцю, для которой «Побег на Луну» обернулся двадцатью годами забвения, по собственной инициативе выбрала именно эту пьесу, бесспорно являлось провокацией, подготовкой к бою. Бинчжан инстинктивно распрямился в ожидании ожесточенного спора. Но поскольку в его руках находился козырь, то он не слишком беспокоился. Он попросил исполнить ее отрывок в напеве эрхуан. Сяо Яньцю поднялась с места, отошла в сторону, оправила со всех сторон полы пиджака и, устремив свой взгляд за окно, в мгновение ока преобразилась. Начав совершать характерные движения руками и глазами, она вдруг неожиданно вошла в образ. Ее голос звучал многообещающе. Бинчжан еще даже не успел удивиться, как его сердце захлестнула волна восторга. Перед ним стояла алчная и в то же время полная раскаяния Чанъэ. Бинчжан закрыл глаза и, засунув руку в правый карман брюк, самыми кончиками пальцев начал медленно отстукивать ритм: один удар плюс пауза на три счета, и так снова и снова.

Сяо Яньцю на одном дыхании пела целых пятнадцать минут, Бинчжан открыл глаза, прищурился и внимательнейшим образом стал изучать эту стоявшую перед ним женщину. Исполненная ею ария была наисложнейшей, выбранный отрывок в напеве эрхуан охватывал целую серию темпов для пения: спокойный темп маньбань перетекал в юаньбань , которому на смену приходил люшуй , его, в свою очередь, сменял иянский напев . У нее был очень богатый вокальный диапазон, и то, что она осилила такую длинную арию после двадцатилетнего перерыва, могло означать только одно – все это время она продолжала развивать свой голос. Бинчжан съежился на стуле и не шевелился. Он потихоньку горестно вздохнул. Двадцать лет, целых двадцать лет. На Бинчжана разом нахлынули чувства, он обратился к Сяо Яньцю:

– Чего ты добиваешься?

– Чего я еще могу добиваться?

– Все-таки двадцать лет – это не так-то просто.

– Я не добивалась. – Сяо Яньцю наконец поняла, что имел в виду Бинчжан, и, вскинув голову, добавила: – Просто я и есть Чанъэ.

Покинув офис Бинчжана, Сяо Яньцю чувствовала себя будто во сне. То был октябрьский день, ветреный и солнечный, как весной. И чувствовалось в этом ветре и солнце какое-то очарование, какое-то волнение, и все это Сяо Яньцю словно чудилось, окутывая ее неясным туманом. Она шла по дороге, наступая на собственную тень. Потом она остановилась и рассеянно посмотрела по сторонам. Наконец, опустив голову, Сяо Яньцю отрешенно уставилась на тень. Время стояло послеполуденное, отчего ее тень выглядела совсем короткой, толстой и походила на карлика. Сяо Яньцю внимательно изучала ее: расплывшаяся до предела и до безобразия неуклюжая, она напоминала какую-то бесформенную лужу. Сяо Яньцю сделала вперед несколько больших шагов, и тень, похожая на огромную жабу, переместилась на такое же расстояние. И тут она собралась с мыслями, и до нее дошло, что тень на земле – это не что иное, как она сама, а ее тело – это приложение к тени. Таков уж есть человек, что обычно именно наедине с собой он открывает в себе что-то новое и познает свою природу. Взгляд Сяо Яньцю стал еще более отсутствующим, полный горести и отчаяния, он уподобился октябрьскому ветру, дующему не понять откуда и куда.