Книга Серафима прекрасная - Каринэ Фолиянц

Короленко зло посмотрел на человека, задавшего свой шутливый вопрос:

– Где нужно, там и нашел! И таких там больше нет. Она одна. Уникальная, – заступился он за Симу.

– Ладно, чего это я тут разговорилась. – Сима пошла к выходу. – Ешьте, пейте, гости дорогие, вы ведь для этого сюда собрались? Тут угощение халявное. Я так и поняла! На дармовщинку выпить у нас бы тоже вся деревня пришла!

Андрей догнал ее:

– Сима, подождите, подождите, пожалуйста!

– А что ждать? Я уже все всем сказала. А вы оставайтесь. Вы тут свой…

Сима схватила пальто, голову повязала платком.

– Нет, Сима, я не останусь! – крикнул Короленко. – Я вас провожу! Тем более что мне картины, если честно, тоже не понравились. Просто… просто я не нашел другого предлога, чтобы встретиться с вами. Разрешите, я все-таки пойду с вами!

– Чего меня провожать? Денег при себе нет, не ограбят. Приставать? Я уж стара для этого. Ну а если алкаш какой, так быстро с моим кулаком познакомится! – засмеялась она. – Не ребенок я, чтоб провожать меня!

– Простите, я дурак, привел вас сюда. Сима, я вас одну не пущу! – Короленко не отставал. Он чувствовал себя просто неловко: зачем и для чего он привел ее сюда? Она же действительно здесь совсем чужая. Ей никто не понятен. Она никому не понятна…

Короленко просто встал в дверях, намереваясь во что бы то ни стало пойти с Симой! Ей стало жалко издателя, так неловко пытавшегося за ней ухаживать.

– Вам по дороге, что ли? Ладно, пошли! – согласилась она.

На улице было уже темно. Андрей все пытался взять Симу под руку.

– Еще чего удумали? В обнимку посреди города! – возмутилась Сима.

– Просто я хотел подстраховать! Здесь темно и скользко после дождя.

– Не зима, не каток! А подошвы я и в гололед свиным салом смазываю – и вперед! Никогда не падаю! – засмеялась она.

– И как: помогает?

– А то!

– А знаете, Сима, я вот смотрел и слушал вас на выставке… И мне вспомнились строки Заболоцкого.

А если это так, то что есть красота

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде.

Он неожиданно для себя прочитал эти строки. Сима остановилась, слушая его.

– Это чего такое?

– Это из стихотворения «Некрасивая девочка», – пролепетал Короленко под ее властным вопрошающим взглядом.

– Это я всю свою молодость была некрасивая девочка, – сказала Сима, – так и звали жабой!

– Жаба! Да это же кощунство! – возмутился Андрей. – Посмотрите на себя, вы настоящая русская красавица. Вот вы про Джоконду рассказывали, а вы, Сима… Вы – такая как Джоконда! Это значит, что вы красивы не той попсовой красотой, которая стала сейчас эталоном. А другой – духовной, высокой красотой, подлинной!

– Да какая ж я красавица! – возмутилась Серафима. – У меня вон и нос картошкой, и ножища сорок первого размера, побольше вашей будет!

– Ах, при чем тут ноги! – искренне закричал Короленко. – У вас душа есть! Вы – живая! Послушайте, на улице холодно. Пойдемте ко мне, я вас чаем напою!

– Чего еще удумали? – разозлилась Сима. – Чего провожать меня пошли? Что вам, в Москве девок молодых не хватает, чтоб комплименты свои говорить? Да я… – Она взмахнула рукой… и нечаянно сбила очки с его переносицы.

Очки упали на мостовую. Стекла рассыпались на мелкие осколки.

– Ой, – испугалась Сима, – что это я наделала? А вы без них-то видеть сможете?

– Да, – уверенно сказал Короленко, – то есть нет. У меня минус пять, – тут же опроверг он самого себя.

– Бедный вы мой. – Симе сразу стало жалко этого человека. – Да они теперь битые, очки-то ваши! Вдребезги. Ну надо же… Я ведь в детстве такие носила. До восьмого класса… Помню, если разобьют, так, считай, слепая.

– Я без них тоже плохо вижу, – признался издатель.

– Пойдемте! Уж я вас сама доведу! – Серафима подхватила его под руку и повела за собой. – Только вы говорите, куда нам!

До полуночи Сима и Полина пили чай на кухне. Сима все ей честно выложила: и про выставку, и про стихи, и про очки битые. Полина хохотала до умопомрачения.

– Ну а потом? – спрашивала она с интересом. – Потом что было?

– Потом я его в квартиру дотащила. Пешком на пятый этаж, потому что в лифте разобраться не смогла. Ну он за мной и топал… Потом чай пили, ну вот как мы с вами. Ни водки, ни коньяка не предлагал. Книг у него дома – море. А квартира-то без ремонта, аж обои все пожелтели. Двери все скрипят, паркет вообще туши свет. Не хозяин он, конечно… Мой бы Витя давно там ремонт произвел, да собственными руками. Квартира-то большая, хоромы, а бесхозные. Так не годится!

– Симочка, Витю не вернешь. И неблагодарное дело других мужчин с ним сравнивать. Ты хоть это понимаешь? – Полина налила ей еще чашку.

– Понимаю… Полина Сергеевна, а Андрей этот мне стихи читал, как вы думаете, это зачем?

– Ой, Сима, Сима! Скоро бабушкой станешь, а ничего не смыслишь в любви. Ты ему нравишься, глупенькая. Влюблен он в тебя, твой Андрей Николаевич! – объяснила ей старшая подруга.

– Он? В таком-то возрасте. Ну вы сказанули! – Сима перелила чай в блюдечко, надкусила с шумом кусок сахару. – Ну какая такая любовь в наши-то годы?

Полина засмеялась еще громче.

– Ну чего тут смеяться-то?

– А что, разве надо плакать? Сима, ты умеешь сносить удары, так умей принимать и радость от жизни. Расслабься и разреши побыть себе счастливой!

Сима аж перестала пить чай с блюдечка.

– Я? Побыть счастливой? Чего-то уже второй раз за неделю такие речи слышу. Полина Сергеевна, не для счастья человек рожден – для долга! Я так думаю, – с уверенностью заявила она.

– А вот и неправильно, – не согласилась Полина. – Долг долгом, а быть счастливой – это тоже наша обязанность! И принимать все хорошее, что дает жизнь, тоже. Каждую встречу, каждый шанс. Ты не забудь про это! Он-то сам тебе нравится? – поинтересовалась журналистка у Симы.

Вопрос застал Зорину врасплох:

– Да я про это и не думала…

На другой день Андрей снова позвонил, и они пошли гулять. Он рассказывал ей про свой город, показывал самые красивые московские улицы и дома и район, где он вырос. Свою школу, свой университет.

Сима смотрела как завороженная на город, который прежде ненавидела. Вот он какой, оказывается! Если есть человек, который тебе этот город откроет, только тогда его и рассмотришь, поймешь и полюбишь… Сима наконец увидела Москву такой, какой ее не видела прежде, – большой и нарядной, красивой и величественной…