Книга Сектор обстрела - Игорь Моисеенко

— Все? — спросил Белоград через время загробным голосом.

— Все…

— Ко мне…

Маслевич подполз, и Белоград продолжил:

— Иди… Пойдешь по правому склону. Держись, чтобы не видеть перевала. Оттуда они тебя не достанут… Я не дам…

— Нет.

— Я сказал: уходи.

— Нет!

— Иди! Я догоню, когда ты пушкарей наведешь.

— Нет… Вместе…

Белоград с искаженным страданиями обожженным лицом повернул пулемет на Маслевича:

— Уходи!

— Нет…

Богдан и так с трудом соображал. Каждое произнесенное слово причиняло ему огромные страдания. А тут еще этот… Терпение лопнуло. Чтобы не рассусоливать, он сместил ствол чуть левее и нажал на спусковой крючок.

Короткая, выразительная очередь у ног Маслевича оборвала все пререкания. Мася отпрыгнул ниже, схватил свой вещмешок и уже сделал было первый шаг.

— Стой!

Голос сержанта прозвучал неожиданно твердо. Маслевич обернулся. Белоград протянул тетрадь с надписью — «Аист»:

— Отдашь Старому. Старый в курсе, что с ней делать.

Маслевич не знал, что в ней — затолкал тетрадь в карман вещмешка и двинулся в сторону перевала. Через два шага он остановился и упал на колени. Богдан снова поднял в его сторону ствол. Непослушными пальцами Маслевич распустил узел на мешке, выхватил оттуда медпакет и бросил его сержанту; поднялся и, на ходу завязывая лямки, побежал по склону.

"И как я сам себя перевязывать буду? И когда…?" — с вымученной улыбкой подумал Богдан, глядя на след в песке, оставленный ботинком Маслевича. Времени на перевязку, в самом деле, не было. Да и перевязывать пришлось бы чуть ли не всего себя: на теле, практически, живого места не осталось.

Кряхтя и чертыхаясь, Белоград развернул истерзанное тело к затянутому дымом склону. Не целясь, скорее для порядка, чтобы напугать, сделал короткую очередь и едва не упал навзничь. В слабеющих руках приклад ответил неожиданно мощной, болезненной отдачей в плечо. Выстрелы он едва услышал. Толчки лишь отозвались пульсирующей в висках кровью. Богдан поморщился. Обожженная кожа на правой щеке и над ухом тут же ответила резкой болью.

Богдан тихонько захихикал: "От блин — опять справа".

Того, что рядом хлестали пули с соседней сопки, он не слышал и не видел. Скорее подчиняясь обещанию, данному Маслевичу, вспомнил о необходимости сдерживать противника с соседней вершины. Собравшись с силами, он рывком поднял пулемет вертикально, удерживая его на прикладе, развернул в сторону вероятного противника за правой сопкой и с лязгом уронил его перед собой на камни. Про себя отметил: "Старуха половчее будет".

Со стоном он опустился рядом на живот. Запоздалая истома растеклась по всему телу. Богдан испугался, что подниматься будет значительно тяжелее. Прижал приклад к плечу плотнее и попытался рассмотреть сопку. В глазах появились блуждающие темные пятна. Камни запрыгали и начали прятаться в этих пятнах.

"А как стрелять?" — Богдан к немалому собственному удивлению отметил безразличие, с которым он задал себе этот вопрос. Усилием воли он заставил себя сконцентрироваться. Попробовал закрыть левый глаз. Стало немного легче. Сделал несколько очередей вслепую. Знал, что даже так он сможет отбить у душманов желание проявить себя. ПКМ, если попадаешь под его очередь, — оружие, внушающее панический ужас.

Как возвращаться, Богдан старался не думать. Хотя такая мысль мелькнула. Надеялся отлежаться. А там, решил, что при первом залпе пушкарей, хоть на пузе, но поползет, потихоньку доберется. Сейчас самое главное было: не дать противнику срезать Маслевича.

Сознание, казалось, на ниточке повисло. Когда он почувствовал, что под ним снова раскачивается гора, не на шутку запаниковал. Чтобы не отключиться, начал петь. В голове завертелась «Аисты». И хотя голос срывался на спазматический хрип, пересохшее горло все же прорвало. Он запел, чтобы не отключиться:

Черное с белым — у Аиста крылья такие.

Черное — смерти, а Белое — жизни перо.

В этой гармонии красок — рисунок стихии.

Ты белый Аист всем черным стихиям назло…

Совершенно неожиданно в голове вместо продолжения вспыхнуло недописанное из блокнота Стовбы:

Сегодня вновь бессонница на сердце давит ранами

И нет лекарств для памяти, хранящей стон войны,

Сегодня звезды алые, как маки над курганами

Пылают цветом кровушки на зелени весны

Кто вышел с сорок пятого безногими, безрукими,

Но навсегда героями за Родину, за Мать…

С медалями и звездами, с пожизненными муками

Отечеству готовыми как прежде жизнь отдать.

Из памяти всплыли слова взводного: "Песни не делаются… Пока душа не запоет…"

— Что ж ты раньше молчала-то?.. — прошептал он, склонившись над пулеметом. Кожу осыпало мелкой ледяной дрожью. Он уже знал, так душа отвечала ему каждый раз, когда он к ней обращался. С благодарностью он улыбнулся ей. И она снова отозвалась новыми словами:

Ведь это Родины сыны,

Присяге воинской верны,

Что за Отечество свое

Стояли до конца.

Кто на последнем рубеже,

Кто на смертельном вираже,

Гимн своей Родины поёт

Под струями свинца.

Могилами усеяна

Земля наша казацкая

А на могилах надписи

На всех один триптих:

"Погиб при исполнении"

И лишь звезда солдатская

На обелиске памяти —

Награда для живых

Все это Родины сыны…

Он подождал еще минуту. Но безмолвие отозвалось лишь горькой болью в груди. Он еще попытался "порыться в памяти" и вызвать образ взводного, но вместо голоса Стовбы услышал чужой и ненавистный: "Увидимся, зема!"

Белоград прошептал: "Увидимся… Только ты раньше". Он собрал остатки сил, намотал ремень пулемета на руку и потащил израненное тело к западному рубежу. Усилием воли Белоград заставил замереть, казалось, выпрыгивающее из груди сердце. Глаза отказывались искать фокус. Сквозь прорезь прицела он нашел на соседней горе белеющее пятно и нажал на спусковой крючок. На секунду расстояние перестало для него существовать. С нечеловеческой ясностью он увидел, как раскаленный металл маленькими пылающими каплями ворвался в извивающуюся плоть.

Моджахеда подбросило над скалой. Богдан отправил следом еще одну очередь. Снова он увидел: одна из пуль впилась в шею, и голова моджахеда неестественно повисла на тоненьком клочке кожи, едва прикрывающем белеющие косточки. Третья очередь разорвала уже безжизненные останки на несколько частей и вбила в землю позвоночник.