Книга Фронтовое братство - Свен Хассель

— Двенадцать человек, — простонал он. — Вот и все, что осталось от двухсот двадцати пяти! Что же нам делать?

Он в отчаянии переводил взгляд с одного на другого.

— Герр лейтенант! — выкрикнул Толстяк. — Разрешите сделать предложение.

Ольсен устало махнул рукой.

— Говори, фельдфебель.

— Предлагаю в полном составе перейти к русским!

Малыш загоготал. И крикнул сидевшему на буреломе Легионеру:

— У этой канцелярской крысы невроз военного времени. Думает, что может отправиться к Ивану на лечение покоем!

Толстяк вспыхнул.

— Будь добр, ефрейтор, придержи язык!

Малыш откровенно усмехнулся ему.

— Жирная свинья, после предложения, которое ты только что сделал, ты потерял всякую власть надо мной или кем бы то ни было в этой команде.

Толстяк сглотнул. И повернулся к Ольсену.

— Герр лейтенант, я требую, чтобы этого человека немедленно судили военно-полевым судом за открытый мятеж.

— Спустись на землю, — вмешался в разговор Юлиус Хайде. — Ты, наверно, не в своем уме, Толстяк. Если хочешь, мы с Малышом можем прямо сейчас устроить военно-полевой суд и повесить тебя на ближайшем дереве.

— Герр лейтенант, это мятеж! — завопил Толстяк.

— Нет, фельдфебель, — жестко ответил Ольсен. — Своим предложением перейти к противнику ты совершил преступление по трем пунктам закона, за что суд всей команды может отправить тебя на виселицу.

Толстяк в изумлении разинул рот.

Малыш пощекотал его за ухом.

— Жирный болван, как ты будешь пыхтеть, когда я тебя повешу!

— Оставь его, Малыш, — сказал Старик. — Он всегда был свиньей. Теперь он еще и трусливая свинья. Сведем с ним счеты, когда вернемся — если вернемся.

Он взглянул на грунтовую дорогу, где русские потоком двигались на запад, в сторону Брест-Литовска, Львова и Толочино. Для нас это движение звучало зловещим штормом. Громыхающие танки, ревущие моторы, лязгающие гусеницы, ржущие лошади; кроме того, быстро приближался гром дальнобойных орудий.

Порта с Малышом нашли военный продовольственный магазин, но там почти ничего не осталось: только четырнадцать банок тушенки, девять пакетов сухарей, немного отсыревшего печенья и кошка. У всех, кроме Порты и Малыша, она вызвала отвращение, но Малыш сдвинул на затылок котелок и усмехнулся.

— Со временем вы поумнеете, избалованные солдаты. — Указал на лес. — Эти заросли тянутся километров на сто и кишмя кишат партизанами. Через пару дней вы будете голодны, как волки, и начнете мечтать о кошачьем мясе.

— Паршивая свинья! — воскликнул Трепка, отвращение читалось в каждой черте его утонченного лица. — Для меня загадка, почему таким, как ты, разрешают носить мундир и оружие!

Малыш резко повернулся.

— Еще одно слово, мой мальчик, и я сломаю тебе хребет. Понял, дерьмо?

Трепка побледнел. С ненавистью посмотрел на Малыша и пробормотал что-то неразборчивое. Потянулся к пистолету, но, заметив взгляд Хайде, опустил руку.

— Герр лейтенант, — сказал Малыш и бросил Ольсену мешок с провизией. Кошку он держал в руке, как убитого кролика. — Возьметесь вы разделить продукты?

Лейтенант кивнул. Он разделил их на двенадцать до того равных частей, что каждый получил по четвертушке печенья.

Когда все взяли свою долю, Малыш поглядел поочередно на каждого из нас. Поднял кошку над головой.

— Значит, никто не хочет кошатины?

Ответа не последовало.

— Ладно же, монахи, — продолжал он, — смотрите, не подходите потом ко мне попросить лапку. — Достал из кармана сумку с табаком. — Здесь у меня табак. Каждое утро я буду свертывать двенадцать самокруток, и каждый может подходить и получать свою, когда захочет. Но не в подарок. Взаймы. Под двадцать пять процентов. — Погрозил нам кулаком. — К вашему сведению, этот кулак у меня адвокат, а другой — судебный исполнитель, и имущество в обеспечение долга будет взыскано быстро. Понятно? — произнес он по-русски.

— Сколько у нас боеприпасов? — спросил, подняв взгляд, Ольсен.

— Очень мало, герр лейтенант, — ответил Порта, метнув по поверхности озерца камень. Тот сделал пять-шесть подскоков на спокойной воде. — Но чтобы всем нам застрелиться, патронов хватит.

— Прекрати свою надоедливую болтовню, Порта! — вспылил Ольсен. Придвинул три ящика с патронами к Старику. — Они полные. Как пулемет? В порядке?

— Да, — лаконично ответил Старик и постукал ногой об ногу, словно от невыносимой скуки.

— Ура! — заорал Порта. — Три ящика патронов и действующий пулемет! Если не выиграем эту войну, мы просто недостойны называться тевтонами, сынами Нибелунгов.

Лейтенант Ольсен сделал вид, что не слышал шутовства Порты, и спросил Старика:

— Какое еще у нас есть оружие?

Старик, похлопывая прутиком по муравьиной куче, равнодушно ответил:

— Три автомата — один русский. Семнадцать ручных гранат. Огнемет и миномет без мин.

— Пресвятая Мария Сант-Паули! — радостно воскликнул Порта. И схватился за живот от смеха. — Будь я проклят, этого достаточно, чтобы противостоять целой армии. Будем надеяться, что наш противник не догадается, как мы опасны, а то может снова убежать!

— Да кончай ты! — вспылил Ольсен. — Твоя вечная болтовня нисколько нам не поможет. Лучше предложи, как нам пройти через партизанскую территорию к немецким позициям. Где-то должна быть новая линия фронта.

— Простите, что вмешиваюсь, — подал голос Малыш, — но, думаю, новая линия фронта формируется где-то неподалеку от Берлина.

— Это предательское заявление! — выкрикнул Трепка. — Я требую военно-полевого суда в соответствии с приказом номер восемь, который издал фюрер!

— Трепка, ты, должно быть, не в своем уме. Неужели ты думаешь, что мы можем тратить время на эту ерунду в тылу русских?

Трепка щелкнул каблуками и с фанатичным блеском в глазах взглянул на Ольсена.

— Герр лейтенант, каждый немецкий солдат независимо от звания может потребовать военно-полевого суда над пораженцами и предателями!

И протянул Ольсену свой письменный донос на Малыша.

Ольсен молча прочел его и разорвал. Сурово взглянул на Трепку, который стоял перед ним навытяжку, совершенно уверенный в себе.

— На твоем месте я бы забыл об этом рапорте. Кажется, идея военно-полевого суда стала у тебя навязчивой.

Малыш, сидевший на пне между Портой и Легионером, завопил на весь лес:

— Посмотрим, как усердно наш будущий оберст будет судить бедного Малыша, когда Иван возьмет нас в плен! Юлиус все рассказал мне об этом гнусном рапорте.