Книга Военный Петербург эпохи Николая I - Станислав Малышев

Лестница в особняке Вонлярлярских. Худ. И.И. Шарлемань. 1852 г.

С рисунками Федотова, который и на службе, и в отставке отображал повседневную жизнь своих однополчан, перекликается и характеристика, данная Н.В. Гоголем типу гвардейских офицеров, к которому принадлежит его герой поручик Пирогов в повести «Невский проспект», вышедшей в 1834 году: «Есть офицеры, составляющие в Петербурге какой-то средний класс общества. На вечере, на обеде у статского советника или у действительного статского, который выслужил этот чин сорокалетними трудами, вы всегда найдете одного из них. Несколько бледных, совершенно бесцветных, как Петербург, дочерей, из которых иные перезрели, чайный столик, фортепиано, домашние танцы — все это бывает нераздельно со светлым эполетом, который блещет при лампе, между благонравной блондинкой и черным фраком братца или домашнего знакомого… В высшем свете они попадаются очень редко или, лучше сказать, никогда. Оттуда они совершенно вытесняются тем, что называют в этом обществе аристократами; впрочем, они считаются учеными и воспитанными людьми. Они любят потолковать об литературе; хвалят Булгарина, Пушкина и Греча и говорят с презрением и остроумными колкостями об А.А. Орлове. Они не пропускают ни одной публичной лекции, будь она о бухгалтерии или даже о лесоводстве. В театре, какая бы ни была пьеса, вы всегда найдете одного из них, выключая разве, что если уже играются какие-нибудь „Филатки“, которыми очень оскорбляется их разборчивый вкус. В театре они бессменно. Это самые выгодные люди для театральной дирекции. Они особенно любят в пьесе хорошие стихи, также очень любят громко вызывать актеров; многие из них, преподавая в казенных заведениях или приготовляя к казенным заведениям, заводятся наконец кабриолетом и парой лошадей. Тогда их круг становится обширнее; они достигают наконец до того, что женятся на купеческой дочери с сотней тысяч или около того наличных и кучею брадатой родни. Однако ж этой чести они не прежде могут достигнуть, как выслуживши, по крайней мере, до полковничьего чина. Потому что русские бородки, несмотря на то, что от них еще несколько отзывается капустою, никаким образом не хотят видеть дочерей своих ни за кем, кроме генералов или, по крайней мере, полковников. Таковы главные черты этого сорта молодых людей».[145]

Действительно, при Николае I для небогатого и незнатного офицера скромного гвардейского полка не считалось зазорным жениться на купеческой дочери, особенно если это совмещалось с выходом в отставку. Офицер получал невесту с большим приданым, иногда даже с неплохим образованием, и богатого преуспевающего тестя. Купцу доставался зять-дворянин в мундире с густыми эполетами, что в купеческой среде считалось очень престижным. Такая сцена была увековечена в 1848 году в знаменитой картине Федотова «Сватовство майора» и сопутствующих ей стихах. Героя автор сделал офицером армейской пехоты, но в основу сюжета легли впечатления художника о своей гвардейской службе, и все типажи для картины и комната с интерьером взяты в Петербурге. В качестве армейского майора позировал знакомый Федотову офицер, фамилия которого осталась неизвестной.

В одной из ранних повестей Н.А. Некрасова, созданной в 1840 году, при описании бала тоже есть меткое замечание на тему гвардейских офицеров, составляющих «средний класс общества»: «Бал. Комнаты набиты самым пестрым народом. Много различных пехотинцев; кавалеристов, кажется, ни одного. Это бал, как бы сказать? Среднего круга. Именно среднего, хотя вы и встретите тут двух-трех аристократок с мужьями; но они здесь доказательство, что общество тянется непрерывною цепью через все ступени гражданской жизни, — они, сказать точнее, переходные звенья от высшего круга к среднему».[146]

Бал во дворце. Акварель Н. Баранова. 1840 г.

На петербургских балах такого уровня редко бывали блестящие кавалергарды, конногвардейцы или царскосельские лейб-гусары. А упомянутые автором пехотинцы были, скорее всего, из 2-й Гвардейской дивизии, или далеко не самые родовитые представители 1-й.

Для нашего современника понятие «бал в пушкинскую эпоху» вряд ли может ассоциироваться с грузными фигурами бородатых купцов в длиннополых русских одеждах, или в лучшем случае в сюртуках. Однако для балов среднего класса столичного общества, куда в большом количестве являлись незнатные гвардейские офицеры, это было обычной картиной. Разумеется, не все купцы умели танцевать мазурку и другие «благородные» танцы. Чаще они просто смотрели, как их дочери в бальных платьях танцуют с кавалерами во фраках и мундирах. В другой повести Некрасова (1841 г.), мы видим выставку богатства без знатности: «Бал был великолепен и разнообразен. Купцы, по обыкновению, занимали в нем главную роль, но было много птиц и высшего полета. Во всем замечалась необыкновенная роскошь и особенный вкус. В двух комнатах танцевали; в третьей играли в вист; в четвертой, на огромном столе, любители, большею частию купцы и богатые чиновники, играли в ландскнехт. Груды золота лежали на столе и переходили от одного к другому».[147]

Совсем другие балы — с самым избранным обществом — давала петербургская знать. У подъезда останавливались, высаживая гостей, самые дорогие экипажи с гайдуками на запятках, жандармы сдерживали толпу любопытных, в дверях гостей встречал величественный швейцар в одежде, богато расшитой золотом. На парадной лестнице стояли, а в больших светлых залах с колоннами бесшумно двигались вышколенные лакеи, нередко, по традиции, одетые в ливреи и парики в стиле прошлого, XVIII, столетия на хорах играли лучшие оркестры, гостей ждали изысканные блюда, на устройство тратились огромные средства. Здесь танцевали, смотрели на танцующих, прогуливались по залам и гостиным, сидели за карточными столами генералы и титулованные офицеры самых престижных полков, флигель-адъютанты, генеральские адъютанты, высшие сановники, придворные вельможи, самые аристократические дамы и девицы, «золотая молодежь», графы, князья, русские и иностранные дипломаты и, наконец, нередко сам государь с государыней и другие члены августейшего семейства. Все это объединялось названием «свет», или «большой свет», «высший свет», «высшее общество», «светское общество». В это общество стремились попасть, его ненавидели и высмеивали те, кого оно не признавало, его мнением дорожили, на него завистливо любовались снаружи, его изучали и препарировали изнутри, оно диктовало своим членам и кандидатам неписаные законы этикета, поступков и самой жизни, оно одновременно притягивало и отвращало, но все равно оставалось притягательным. Пушкин, Лермонтов, Одоевский, Марлинский и целый ряд неизвестных нашему веку литераторов на страницах своих произведений злословили по адресу высшего света и наделяли своих вымышленных персонажей чертами реальных представителей этой среды.