Книга Милость Келсона - Кэтрин Куртц

Когда он пришел в себя и открыл глаза, всего в нескольких дюймах от своего лица он увидел лицо Горони, державшего кнут.

– Гляди, вот средство для твоего спасения, – услышал он, невзирая на дикую боль в руках и ногах, шепот Горони.

Когда священник слегка хлестнул узловатой плетью по его обнаженным плечам, он вздрогнул, и в разум его вполз страх, несмотря на то, что он изо всех сил старался не выказать Горони своего страха перед ожидавшей его судьбой.

– Нет, ты не должен прятаться от спасения своей души, – продолжал Горони, в его голосе чувствовалось извращенное удовольстве от сраданий другого человека. – Каждый удар должен изгонять из тебя дьявола, иначе твоя смерть не сможет искупить все твои грехи.

Дункан отвернулся, прижавшись щекой к грубой коре, и почувствовал разочарование Горони. Превозмогая вызванное мерашой отчаянье, которое начало захватывать его разум, он постарался не думать о том, что будет дальше. Казалось, что прошли часы, пока его мучители пробовали свои кнуты, щелкая ими по земле у него за спиной, следя при этом, чтобы он слышал свист рассекаемого кожей воздуха и глухие удары тяжелых кнутов по земле, но вдруг все звуки прекратились.

То, что последовало дальше, он смог перенести только потому, что уже проходил через бичевание раньше. Но даже несмотря на то, что он был готов к боли, первый удар кнута застал его врасплох. Заглушив свой вскрик боли, он сжал кулаки и постарался ударить своими лишенными ногтей пальцами рук по грубой коре столба, пытаясь заглушить новую боль старой, с которой он уже свыкся. Это не помогло.

Каждый удар плети оставлял на его спине горящий рубец, боль от которого заглушала все иные чувства… а ведь плетьми работали двое. Казалось, его мучители никогда не устанут. После полудюжины ударов из ран пошла кровь, смешиваясь с потом, лившимся с его измученного болью тела, а после нескоьких следующих ударов Дункан потерял чувство времени.

По мере того как бичевание продолжалось, он все тяжелее повисал на цепях, не в силах более выносить боль. Его запястья онемели и стали скользкими от покрывавшей их крови, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что сделали с его спиной. Ему доводилось слышать о людях, с которых кнутом снимали кожу до кости. Может, он умрет от этого. Лорису никогда не удастся сломить его дух кнутами, но огонь станет для него настоящим испытанием.

– Он не вынесет больше, – услышал он слова Сикарда, обращенные к Лорису. Слова еле пробивались через туман боли, окутавший его разум. – И, если Вы все еще хотите его сжечь, то…

– Он сильнее, чем ты думаешь, – услышал он холодный ответ Лориса за мгновение до того, как еще один удар приблизил Дункана к столь желанному забвению, – Но я не отниму у огня его жертву. Горони!

Бичевание прекратилось. Когда полубессознательный Дункан слегка пошевелился, пытаясь встать на ноги, грубые руки схватили его за плечи и поддерживали его, пока кто-то еще снимал цепи с его запястий. Когда в онемевших руках вновь заструилась кровь, они заболели еще сильнее. чем прежде, но когда его развернули спиной к столбу и завели руки назад, прижимая грубую поверхность столба к его ободранной кнутами плоти, он понял, что боль, испытанная им, была лишь вступлением. Металлический щелчок оков, замкнувшихся на его запястьях, сопровождался лязгом цепей, которыми Горони начал привязывать его грудь к столбу, так чтобы даже огонь не смог избавить его от судьбы, уготованной ему Лорисом. Он попытался управлять своей болью, надеясь провалиться в благословенное забьте, но не смог.

Когда солдаты стали сваливать у его ног связки хвороста, закрывая почти полностью проход к столбу, зрение Дункана вдруг стало сверхъественно ясным. Ему не причинят боли, пока до него не доберется огонь. Позади Лориса и Горони Дункан заметил многих из тех, кто за последние шесть месяцев стали врагами для него и Халдейнов, включая Григора Данлийского, влиятельного соседа изменника Брайса Трурилльского и старого Колея МакАрдри.

Конечно, старый Колей умер, но не нарушил присягу, данную им королям-Халдейнам. Преданный и верный Колей, который воспитал Дугала как своего сына. Осознав, что он никогда больше не увидит Дугала, Дункан тяжело сглотнул и помолился за избавление Дугала от опасностей.

Он заметил также Тибальда МакЭрскина и Кормака Хамберлина – предводителей двух приграничных кланов, которые были его собственными вассалами и явно надеялись выиграть что-то от его смерти – и разбойника по имени О'Дейр, промышлявшего на его землях.

Заметил он и Сикарда МакАрдри, родственника его сына и мужа его врага, который стоял, сложив покрыте латами руки на груди, и отметил выражение отращения на его лице.

Потом внимание Дункана привлек огонь, который он увидел краем глаза – факел в руках человека в рясе, приближавшегося с той стороны, где стояла палатка Лориса. Дункан обнаружил, что, помимо его воли, пламя притягивает его взгляд, и он не мог отвести глаз даже когда человек передал факел Лорису.

Тут собравшиеся испуганно замолкли, потому что несмотря на то, что было сожжено уже немало Дерини, сожжение священника, тем более епископа, никак не могло считаться обычным делом для Церкви. Тишина стояла такая, что Дункан мог слышать шипение и потрескивание горящего факела в руке приближавшегося Лориса, который держал высоко воздетый факел наподобие своего обычного «оружия» – распятия. Когда он остановился на расстоянии вытянутой руки от Дункана и медленно оглядел его с головы до ног, распятие на его груди, казалось, полыхнуло ярким и жарким пламенем.

– Ну что, дорогой мой Дункан, мы все-таки подошли к концу нашей истрии, не так ли? – сказал он настолько тихо, что Дункан еле разобрал его слова. – Ты знаешь, а ведь тебе еще не поздно покаяться в своих грехах. Я пока еще могу спасти тебя.

Дункан осторожно покачал головой.

– Мне нечего сказать.

– А, значит, ты предпочитаешь умереть отлученным от церкви и без отпущения грехов, – сказал Лорис, насмешливо поднимая брови. – Я надеялся, что умерщвление твоей плоти может помочь тебе смирить свою гордыню и привести тебя к покаянию – Выражение его лица стало жестче. – Скажи мне, Дерини, ты когда-нибудь видел сожженное тело?

Дункан похолодел, несмотря на жаркий день и грозное пламя в руке Лориса, но все же решил не удостаивать своего мучителя ответа. Отвернувшись, он поднял взор к холмам на востоке, над которыми поднимался рассвет. Яркий свет восходящего солнца ослепил его, помогая ему превозмочь страшные воспоминания и страх перед тем, через что ему предстояло пройти.

Я воздену очи горе, откуда придет спасение мое…, – вяло молился он в своих мыслях.

– Хорошо. Могу сказать тебе, что сожжение – очень неприятная смерть, – продолжал Лорис. – И я могу сделать ее еще более неприятной. Обрати внимание, что хворост сложен так, чтобы у твоего тела было достаточно времени, чтобы в полной мере ощутить все мучения от этого земного огня, прежде чем твоя душа предстанет перед огнем ада, уготованным для тебя. Это будет гораздо страшнее, чем ты можешь себе представить. Но я могу быть милосерден…