Книга Архоны Звезд - Элисон Бэрд

— Когда-то между этой планетой и Утарой были другие миры, но когда Глаз Червя состарился и разбух, он поглотил их. Солнце все еще продолжает расширяться. Этот мир обречен: когда-нибудь Утара поглотит Омбар, последнего из оставшихся детей своих, а потом сама завянет и умрет.

«Омбар, — подумала она, наполненная ужасом. — Мы на Омбаре. Зачем он меня сюда принес?»

Под солнцем простирался огромный город, взявший свою окраску у этого света. Усталые глаза Эйлии видели храмы и арены, мосты и акведуки, зиккураты, огромные дворцы и триумфальные арки. Мандрагор помолчал и добавил:

— Этот город уже наполовину умер, но когда-то был полон жизни. Его построили архоны, они жили здесь, а потом в нем появились смертные, служившие им. Теперь остались только эти рабы, живущие, как крысы, в домах своих хозяев.

Хотя город был населен, нигде не было признаков жизни: ни зверя, ни человека. Не было садов или деревьев, ничего зеленого здесь не росло. За городом раскинулась пустыня, тускло-красная в свете Утары. Цвета казались теплыми, но дующий в окно ветер леденил: как ни близко было солнце, тепла оно давало мало. Эйлии уже не хватало других цветов, особенно радующей глаз зелени растений и синевы воды, отражающей небо. Единственное маленькое море на горизонте съежилось и воняло солью, и вода в нем казалась кровью в свете вечного заката. Небо на западе, как и все здесь, несло в себе цвет Утары. Здесь всегда был конец дня — нависшая тьма, не приближающаяся и не удаляющаяся. Аурон рассказал ей все, что знал об Омбаре, что было не слишком много, потому что мало кто даже из лоананов решался сюда прилетать. Этот мир всегда был обращен к солнцу одной и той же стороной, и ни одна сторона не могла быть обитаемой: на одной слишком светло и жарко, на другой — слишком темно и холодно. Но между землей солнца и вечной ночи, говорил Аурон, лежала узкая полоса сумерек, опоясывающая планету. И в этой зоне тени расположились города и единственное место на всей сфере Омбара, где что-то росло: болотистые земли, где водились нукелавы, багбиры, баргесты и другие твари, ужасы самых древних сказок и легенд человечества.

Эйлия вздрогнула, но взяла себя в руки. Она видела зверей с Омбара, которых держали в Зимбуре: звери, дравшиеся на арене, и баргесты, которых в Йануване держали вместо сторожевых собак. Всех их убили после свержения Халазара, и она тогда с ужасом смотрела на эти уродливые, кошмарные трупы.

— Прости, но мне пришлось тебя сюда привезти, — сказал принц. — Ты бы погибла в пылающих развалинах дворца, если бы я не унес тебя, увидев, что силы твои растрачены. А как только я взлетел в воздух, меня окружили огнедраконы, да и твои лоананы. Эти последние готовы были вырвать тебя у меня, а потом меня убить. Мне ничего не оставалось, как лететь за огнедраконами — сюда. — Он вздрогнул. — Я хотел, чтобы уже там все кончилось, во дворе замка. Я не был без сознания: я не хотел более использовать силу железа, спасать себя или продолжать битву с врагами. Тогда я решил, что хочу умереть. Но, как видишь, я был спасен, вопреки моим усилиям. Даже раны мои исцелились. Я не могу убить себя — не могу умереть. Мною правит судьба, она направляет мое тело против моей воли, не дает мне сбежать. Я не хотел лететь на Омбар — но я здесь.

— Почему ты не убил меня, когда была возможность? — спросила она.

— Я мог бы тот же вопрос задать тебе. Это была жалость ко мне? Или ты все еще хочешь примкнуть ко мне и быть свободной? — Он на секунду замолчал, и она попыталась сформулировать ответ, но он заговорил снова: — Нас с тобой вывели, чтобы мы уничтожили друг друга. Это причина и смысл нашего существования. Может быть, у нас нет выбора. Давным-давно, когда я жил в Маракоре, в моем имении был зеленый лабиринт. Меня развлекало хождение по его запутанным тропам, пока я не начал понимать, что он подобен моей жизни. Нет ли чего-нибудь вне даже планов древних, что не дает нам сойти с определенной дороги? Не служат ли они еще более высшему предназначению, которого даже они ослушаться не могут? В лабиринте нет истинного выбора, только план, заложенный в него строителем. Пока что… пока что я был только рабом судьбы. И хотел я только одного — быть свободным. — Внезапно он повернулся к ней, встретился с ней взглядом, и глаза его были как бездонные глубины, полные огня. — Я думал, там, в горящем замке, что моя смерть будет хотя бы означать освобождение от судьбы. Но, наверное, нет на свете свободы. Может быть, мы с тобой, Эйлия, движемся к концу, предопределенному с незапамятных времен. И еще — есть во мне иная сила, вторая личность, берущая власть в свои руки. Я больше не один человек, а двое, и сидящий во мне мозговой паразит выигрывает битву. Я много делал плохого, не зная почему, выполнял приказы, неизвестно откуда идущие. Я думал сперва, что впадаю в безумие, но потом я понял, что создан таким. Когда я родился, это не было нормальным рождением, и кажется, умереть обычной смертью мне тоже не придется. Когда наступит эта смерть, умрет не тело — оно останется жить. Умрет мой разум.

— Ты говоришь, что ты одержим?

Эйлия взяла его за руку и заглянула в драконьи глаза.

— Что-то есть во мне злое — Голос. Он всегда во мне был, он от меня неотъемлем.

— Нет, — сказала Эйлия, — этот Голос — не ты. Он идет снаружи, из темноты, из Погибели. Это голос Валдура. Не слушай его, Мандрагор. Освободись от него. У тебя есть душа, и она принадлежит тебе, как и твое материальное тело. А за то, что ты делал, я тебя не могу осудить, потому что сама чуть не стала чудовищем. — Она ему рассказала, что случилось в лесах Арданы, когда ее страх и гнев бросили зверей в атаку на захватчиков.

— Я то же сделал на Неморе со зверями моря и джунглей, — сказал он. — И я, как ты, не сознавал, что делаю. Вот что случается, когда мы принимаем помощь архонов — мы не должны поддаваться им.

— Я помогу тебе, если смогу.

— Останься со мной. — Он закрыл глаза, вздрогнув, крепче сжал ее пальцы. — Я никому не могу верить, кроме тебя. Ты пощадила меня, когда я был полностью в твоей власти. Прости мне мое бурчание: я знаю, что не какая-то темная судьба заставила тебя спасти мне жизнь, а собственная твоя воля. Ты всегда сострадала — и мне, и другим. — Он открыл глаза, посмотрел на нее. — Валеи ненавидят меня и не верят мне. Я едва сдерживаю их, и мне нужно, чтобы кто-то охранял мой сон. Не все они хотят видеть меня своим правителем. — Он разжал пальцы. — Но ты поможешь мне, будешь охранять меня, и я смогу держать их в узде. И твой мир будет в безопасности, и все прочие тоже, пока я буду править империей валеев, а ты — остальной Талмиреннией. Вместе мы победим судьбу.

— Но сможешь ли ты править валеями, Мандрагор? Или же кончится тем, что они будут править тобой?

Мандрагор отпустил ее руку.

— Смогу, потому что должен. Наши две империи можно слить в одну. — Тень улыбки скользнула по лицу Мандрагора. — Вот это была бы шуточка! Этим интригующим древним не приходило в голову, что два врага, так идеально равных друг другу, как мы, могут восхититься друг другом именно за наши общие качества? — Он поглядел в незастекленное окно и снова помрачнел. — Сюда привезли предков человечества, чтобы скрестить их с демонами, сделать из них гоблинов и огров, троллей и гулей. Лоананы стали огнедраконами. Даже из херувимов некоторые перешли на сторону Темного. Какое-то время Империя управлялась отсюда — до войны. До того как был побежден Валдур и низвергнут в черную звезду.