Книга Охота на Уршада - Виталий Сертаков

Марта замолкла, кусая губы. Ромашка затаил дыхание. Он никак не ожидал услышать от Женщины-грозы такие сложные признания. Домина говорила слишком быстро, смешивая местный сербский диалект с местным русским, или скорее тем славянским, из которого русский родится позже. Однако Ромашка не перебивал, он словно впал в оцепененье. Возможно, тому причиной стала липкая вяжущая жвачка во рту, или просто схлынул стресс последних часов…

— …С детства Зорана наставляли, что в учении святого Креста главное — любовь и прощение. — Марта выплюнула белую пену в кулек и протянула кулек Толику. — Слушай, лекарь, я не пьяна, слушай… В стране Вед главное — это карма, а у нашего нынешнего хозяина, сегуна Асикага, главное — это честь. Вот так. Македоняне видят смысл в накоплении мудрости, Волчий Хвост и его братья одержимы личным героизмом… Это их правда, пусть живут и умрут с ней. Но вера людей пророка означает лишь одно — покорность. Ивачич прочел сотню книг на разных языках, говорил с сотней мудрецов, он даже ездил в багдадский университет… Вместо причин веры он нашел лишь «пять столпов» ее… это хадж, намаз, честные налоги, пост и шахада. Зоран спрашивал меня — если Творец создал все сущее, чтобы оно безропотно поклонялось ему, для чего человеку голова? Для чего руки, если Творец все сделает сам? Для чего ученость, книги, знания, и для чего на твердях живут миллионы людей, кто верит в иных богов? Если же их Творец столь мудр и проницателен, что они не нуждаются в собственных мыслях, как он допускает столько смертей и столько мучений?..

Ромашка молчал, слегка ошарашенный. Он не понимал, наверное, трети слов, которые употребляла Марта, но даже того, что он понял, было предостаточно. Оказывается, люди на твердях Уршада не только резали, душили и стреляли друг друга, они точно так же искали истину, как и их «продвинутые» собратья на Земле. Толику внезапно стало до боли ясно, какое разочарование пережили в Петербурге Рахмани и домина Ивачич. Ведь они так верили, что мудрость и справедливость давно воцарились на четвертой тверди!

— А ты в кого веришь, лекарь? Ты веришь в Крест?

— Сложно сказать… Я верю в то, что бог когда-то все придумал очень правильно и хорошо. А потом он ушел.

— Куда ушел? — Женщина-гроза криво улыбнулась. Ее улыбка походила на змеиный изгиб, да и та сразу пропала. Ромашка внезапно понял, что после смерти Зорана смех умер на лице Марты.

Толик беспомощно оглядел живой горячий мешок, в котором они сидели. Как назло, не нашлось ни ручки, ни бумаги.

— Домина, я попытаюсь тебе объяснить… Вот у нас есть такой писатель, Милош Кундера. У вас он родится полторы тысячи лет спустя, если вообще родится… И он придумал, будто бог собрал компьютер. Эээ… компьютер — это такая штука, помнишь, у меня на столе в больнице?

— Помню, — кивнула Женщина-гроза. — Твой компьютер работает как световой телеграф, только не с одной следующей вышкой, а со всеми сразу. Ты мне уже объяснял!

— Ээ… гм… ну это не совсем телеграф, но неважно, — махнул рукой хирург. — Так вот. Бог придумал, как сделать так, чтобы всем было хорошо. Он вставил в свой комп загрузочный диск, убедился, что программа работает, а сам отправился дальше, покорять другие миры. То есть… как бы тебе понятнее… Скажем, на диске не указано, что я, Толик Ромашка, непременно должен закончить первый медицинский, затем должен жениться и развестись, а на пике своей карьеры оперировать раненых кентавров… Таких мелочей бог, конечно, не записывал, это допустимые отклонения. И про то, что мы будем преть в желудке гусеницы, он тоже не писал. Но он записал всю программу развития мира…

Гусеница дернулась и едва заметно пошла на снижение. На пару секунд, оглянувшись назад, Толик увидел в щели между тюками осколок неба и следующий за ними хвост каравана. Мохнатые дирижабли плыли по два в ряд, строго соблюдая дистанцию. Далеко на западе, там, где небо буйно фонтанировало всеми оттенками алого, плыли три настоящих воздушных шара. Даже можно было разглядеть крошечные огоньки горелок. Но вот гусеница закончила маневр, и дивное видение пропало…

— Постой, — остановила Марта. — Ты произнес много непонятных слов. Вот что я поняла. Ты и твой знакомый Милош считаете так: бог предписал мужчинам любить и оберегать женщин, женщинам надлежит рожать и любить детей, детям надлежит быть послушными и походить на родителей, так? И что нельзя воровать и лгать, и прелюбодействовать с чужими женами, и убивать… так придумал ваш бог? — Марта озорно подмигнула, наблюдая за растерянностью Толика.

— Но… ты права, ты абсолютно права! — встрепенулся Ромашка. — Как же ты верно все угадала! Бог оставил нам главное, а повседневность мы должны доделать сами. Это вроде как мелкие куски, которые он нам поручил. Могут убить меня или тебя, для основной задачи это не принципиально, понимаешь? Зато если все будут долго нарушать заповеди, включится… гм… такая всплывающая подпрограмма и будет нас мучить, укорять, разъедать… Вот так я думаю, домина. Дисковод попискивает себе, поколения чередуются, пандемии сменяются демографическими всплесками, на месте руин цветут новые цивилизации… Эээ, извини, я говорю много непонятных слов?

— Ты мечтатель. — Женщина-гроза печально отвернулась. — Ты в чем-то похож на моего Зорана. Он тоже мечтал.

— А хочешь правду? — разошелся вдруг Ромашка. — Если бы меня спросили, я бы сделал перезагрузку.

— Не понимаю. Пе-ре-за-гур?..

— Перезагрузка. — Толик забыл, что следует дышать ртом, и едва не задохнулся, втянув в ноздри желудочные ароматы гусеницы. — Кхе… ахх, уфф, пакость какая! Перезагрузка — это… В смысле, я бы начисто сменил на планете все религии. Или объявил одну для всех, чтобы не дрались.

— Это верно, — оживилась Марта. — Учение Креста мне тоже не нравится.

— Почему? А-а, наверное, из-за инквизиции? — ахнул Толик. — Из-за костров?

— На Великой степи нет инквизиторов, — возразила волчица. — А на Зеленой улыбке папа тоже запретил жечь ведьмаков. Дело не в кострах. Зоран мечтал, чтобы меня окунули в купель, он мечтал надеть мне на шею крест. Мать Зорана была поражена, когда увидела, что я не возражаю. Она едва не скакала от счастья! Отчего же мне возражать? Не знаю, поймешь ли ты меня, лекарь… Мне было немножко жаль старую домину Ивачич. Она прожила на свете столько лет и искренне считала, что бог вяжет чулки внутри ее фамильной иконы.

Я поехала с Зораном вместе в одно святое место… Это был монастырь Блаженной… забыла, как звали ее! Анна, или Ксандра? Неважно… Мы прогулялись по кладбищу, завернули в часовню этой святой. Горели сотни свечей, тоскливые молчаливые люди стояли в очереди. Они стояли, чтобы поцеловать грязный заляпанный лик и сунуть свернутую записку с просьбой между камней. Потом эти записки достает и сжигает служка, я сама видела. Косой слабоумный мальчик сгребает их в ведро и швыряет в печь… Я спросила Зорана, о чем пишут люди в этих обрывках. Я думала, они говорят со своей любимой святой о чем-то важном. Я думала, они, как Зоран, пишут о свободе для родины, о гордых балканских горах, о будущем детей. Но оказалось, они просят бога о сотне динаров, о том, чтобы разродилась коза, или чтобы не пьянствовал муж…