Книга Сибирская жуть - Андрей Буровский

Но это только первый способ.

Второй способ – это и старообрядцев приструнить, пушнину приобрести, дезертиров выловить, высокую идейность соблюсти. Для этого, получается, надо туда, на Север, десанты забрасывать, и большие. И быстро, чтобы дезертиры не сбежали. А то уже так бывало: высаживаются наши люди – а нет никого! Потому что пока плыли по рекам, информация ушла – кто плывет, зачем плывет…

Ну что надо было делать? Ты как думаешь? Ну то-то! Далеко вам до сталинских соколов, богатыри были, не вы. Стали мы аэродромы строить. Идет по рекам десант. Ни в одну деревню не суется, никого не трогает. Приказ: если все дезертиры прямо в лагерь заявятся – никого не трогать, никак не восстанавливать против себя, не вспугивать. Даже объяснять всем, зачем мы здесь, только отвечать, понятно, дезу: что мы здесь, чтобы против США строить аэродромы. Они ж не понимают, темнота, быдло это, что мы – не против внешнего врага, а как раз против внутреннего!

Ну вот, сделаны аэродромы. По пять бортов, по пять вылетов за сутки – и уже сколько наших тут?! То-то! А на бортах на самолетных еще и лодки, и моторы, и припасы… Р-раз! И в одночасье мы уже у этих… у гнид этих, у старообрядцев! Одновременно у всех, все деревни ихние накрыты! Ну, говорим, показывайте, кто тут за нашей спиной в войну отсиживался, а?!

Тут, конечно, тоже раз на раз… В одних деревнях видно, что жили, да сбежали. В других – накрыли, да не всех. Но если они, нас завидев, уходили – на столе варево остыть не успело, – тогда, выходит, можно и накрыть!

Ну и ломанулись мы по местам таким гиблым, что даже рассказать – все равно, мужики, не поверите. Потому что Север – это что? Это долины рек, вот что. Возле рек – население, люди. А между рек что? Можно считать, ничего. Пустое пространство там, безжизненное пространство, вот что. Там только тунгусы и ходят, эвенки эти проклятые. Ка-ак двинутся на своих оленях, целыми семьями, и ходят, где хотят, по любой тайге, по марям, по болотам. Им реки и не нужны, им нужно, чтобы ягель был – олений мох, лишайник такой для оленей. Ну и чтобы зверь был – медведи, лось, олени дикие: это чтобы им самим есть, эвенкам.

А русские по тем местам, где мы шли, отродясь и не ходили, никто… Ну, еще дезертиры, может быть, да еще, может, старообрядцы.

Прямо страшно бывало: идем по местам совершенно безлюдным, никем не исследованным. Что в них, в этих местах? А никто и не знает, что в них. Как идти? На картах все примерно, все на глазок… Все самим надо определять, самим карту составлять – прямо тебе Робинзон Крузо!

Дней пять мы по следам их шли, по дезертирским. Потом нашли такое место, где дезертиры вышли на эвенков. Вместе дальше пошли, и, наверное, думали – мы след потеряем. А мы не потеряли, нет! Мы им так на хвосте и висим. Еще дней пять – и догонять мы стали дезертиров. Они как поняли, что мы опять на хвосте, – и в сторону. Свернули так, что им неудобно и мы их догнать можем легче. Та-ак… Значит, понятное дело – шли к чему-то для них интересному, а как увидели нас, решили свернуть, не наводить. Мы ж не дураки, мы понимаем. Запомнили место, поняли направление.

На другой день накрыли мы их – трех дезертиров и семью тунгусскую. Баба и то по нам стреляла, да как ловко! Весь день возились, пока положили всех. Эвенки эти – куда совались?! Олени отощали, дите в люльке, и второе – лет пяти, наверное, хотя по ним определить непросто. И злой народ они, эвенки! Мать в болоте уже, мордой вниз притонула, после пяти попаданий, а эта скотина мелкая – ведь не слезинки! Так и тянет к себе карабин, тоже нас убивать хочет.

Ну, зачистили, как полагается, своих похоронить хотели – так вечная же мерзлота! Пришлось что? Лиственниц пришлось навалить, костер делать, сожгли всех. И своих, и чужих – все одно, только пепел останется.

Но понимаешь, нас все равно много, а тут еще олени есть. Раненый один, ходячий. Так что стали мы думать, как лучше задание товарища Сталина выполнить и проверить – от чего это они шарахнулись, когда от нас бежали?! Может, там тоже дезертиры?

Шли с бережением, как полагается – боевое охранение, основные силы скрытно. По каким местам шли, сказать невозможно. Лиственницы корявые, одинаковые везде. Следы оленьи, медвежьи. Лось выходит, на нас смотрит, еще думает – уходить ли. Временами не верилось, что вообще на свете еще люди есть, кроме нас. Три дня так шли, шли… Ничего и никого. Решили еще день идти, а потом назад, по причине полной безрезультатности. И тут под конец четвертого дня – дым! Дым над лесом! Вот оно! Мы затаились, перестроились и тихо-тихо – вперед!

А пройти почти что невозможно – сплошное болото, вода и вода. Вы такого болота и не видели – ледяное болото! Сперва еще кочки были, потом – вода открытая пошла. За ней, за водой видно, опять местность повышается, даже что-то вроде холма. Мы вдоль болота, где пройти можно. Километров двадцать топали, пока не вышли к месту, где они ручей запрудили. Завалили ему русло землей и дамбу сделали. А местность низкая, плоская, ну и залило на версты и версты… Мелкое, а озеро или там болото, кто разберет. А посреди воды – тот самый остров не остров.

Что делать? Ясно, нет на остров дороги, а там как раз дым поднимался и вроде кто-то в бубен колотил: люди там! Стали мы броду искать. Жечь огонь нельзя, и как вылезаешь из воды синий весь, сразу начинаешь танцевать, чтобы не помереть.

(В этом месте Иван Иванович долго гадостно хихикает.)

Нашли проход… По грудь местами и по шею, а нашли. Через самую глубь плот связали, для оружия и документов. Опять же, по уму – сперва один отряд занял позиции там, потом другие. Тут и мы поближе, и ветер переменился – уже хорошо слышно бубен.

Рассыпались цепью – вперед! Видно, что люди живут, и что давно живут – тропинки протоптаны, зарубки на деревьях есть. Идем, тропинки вроде все шире, натоптанней, да и бубен все слышнее и слышнее.

Тут вдруг вываливается один: видно, что эвенк, но в ватнике, несет бревно. Шел он себе через лес, как будто никого здесь и нет и даже и не может быть. Нас заметил, ахнул, бревно бросил, попятился. Что делать?! Брать живым надо, а как возьмешь? Он сразу в лес отходить; руки расставил, и отходит, отходит… Ну что поделать: ему тихо, властно так: «стоять!». Он повернулся, припустил, да еще с криком. От пули не уйдешь, да зато выстрел, крик этот. Там, впереди, тоже крик, много людей кричат, и слышно уже, что крик-то растерянный – не ждали.

(В этом месте Иван Иванович опять долго гадостно хихикает.)

Мы – понятное дело: «Ура!». Спереди и стреляли всего ничего, раза три, и побежали.

Там что? Там поляна большая и юрты большие стояли. Не чумы, нет… Чумы я сто раз видел: тут другое… Эти юрты… не юрты… они в землю заглубленные, стены из корья и из жердей, и высокие, в два роста. Не чум, не изба, не барак. Никогда такого и не видел.

А посреди поляны там каменный идол стоит. Что каменный и что идол – это мы поняли после, а сперва просто видели – торчит что-то… может, столб? И костер горит перед столбом.

Из них, из тех, что здесь были, только двое и сопротивлялись. Один выбежал из юрты этой и из двустволки – по цепи. Задел одного, а сам сразу так и повалился. Оказалось – русский, дезертир. Почему дезертир? А кому еще из русских тут оказаться? И как? Другой поумнее – залег за бревном, еще выждал, чтоб в упор, и из винтовки. Это старый эвенк был. Очень старый, даже непонятно, сколько лет.