Книга Тибетское Евангелие - Елена Крюкова

Они шли и не знали, что за поворотом подстерегает их. Так же, как не знает этого любой человек.

Купцы не знали; а Исса знал. Но молчал.

Ибо зачем слова, когда на небесах все уже совершилось?

Они вышли из Лхасы, и горы вздымались перед ними, громадные волны каменного моря.

Они видели Джомолунгму: гора сопровождала их, строго следила за ними, они шли под ее сенью, в ее тени, и, задирая головы, вбирали глазами ее сахарный, снежный свет. Джомолунгма была так велика и столь высока, что путники понимали: не так скоро они уйдут от нее, чтобы не видеть ее.

Последние дома Священного Города скрылись за каменным чортеном. Исса оглянулся, чтобы воскликнуть: обойдем чортен слева, как положено в этих краях! — как послышался топот копыт, и налетел на лошади всадник, и захлестнул петлей горло Черной Бороды. Черная Борода успел прохрипеть:

— Исса! За тебя…

Исса вскинул ладони. Розовый Тюрбан упал на колени. Низкорослая тибетская лошадка, на ее спине сидит человек с бесстрастным узкоглазым лицом. Здесь у них у всех узкие бесстрастные глаза. Что такое жизнь? Зачем ее отнимают? По какому праву?

Узкоглазый надменный человек ловко затянул петлю на шее у Черной Бороды, как у заарканенного барана, что предназначен для праздничного жаркого или щедрого жертвоприношения.

Из ладоней Иссы ударял нежный свет. Вечерело, и свет обдавал лошадку и палача, что так странно, глупо, при дороге казнил Черную Бороду.

— Пощади! — крикнул Розовый Тюрбан.

— Я знаю, кто ты! — крикнул Исса всаднику.

Узкоглазый придержал лошадь. Пыльные ноги лошадки, пыльный хвост. Пыль и камни. И ночью грянет мороз. Здесь, в горах, днем жара, ночью холод и звездный сверк.

Всадник засмеялся. Смеялся, не показывая зубов. Растягивая в нитку губы.

Я видел, как мой Господь подошел к нему и лошади его, как возложил руки на холку черной лошадки. Всадник ударил Иссу кулаком по рукам. Исса рук не убрал.

Скрестились их взгляды.

— Ты нас не остановишь, — тихо сказал Исса. — Я все равно дойду.

— Иди! — хохотнул узкоглазый. — Ступай! Не боишься?!

Тело задушенного арканом Черной Бороды лежало на камнях, у ног мальчика моего. Ветер шевелил черную бороду друга; русую — Господа.

— Боящийся не может любить, — тихо сказал Исса, не опуская светящихся ладоней. — Я — люблю.

Черная лошадка попятилась. Всадник свистнул сквозь зубы. Ударил лошадь пятками в бока. Ускакал, подняв на дороге столб серой пыли.

И не мог я ничего сделать, чтобы помочь Господу моему, утешить плачущего, последнего друга его. Розовый Тюрбан прижался лбом к земле. Со стороны казалось — человек молился, бил земные поклоны.

Исса медленно опустил руки. Сжал кулаки. Шагнул к Розовому Тюрбану.

— Юсуф… Юсуф…

Розовый Тюрбан разогнул спину. Его лицо, все в грязи и пыли, мокрое, залитое слезами, молча кричало Иссе: за что?! За что?!

Исса наклонился к другу. Я слышал, как билось сердце Иссы. Исса слышал, как бьется сердце Розового Тюрбана. Оба живых сердца бились в сердце моем.

— Запомни, — твердо сказал Исса Розовому Тюрбану, — смерть всегда приходит ни за что. Просто так. Убил не человек, знаешь это?

— А кто? — Залитое слезами, перемазанное грязью лицо Розового Тюрбана, постаревшее разом на много лет, беспомощно, жалко, доверчиво тянулось к Иссе. — Кто?!

— Если назову имя, легче тебе станет?

Розовый Тюрбан закрыл ладонями лицо.

— Оботри полой плаща лицо свое, — строго сказал Исса. — Вдохни воздух. Нам надо похоронить Марка. Помянуть его. Помолиться за душу его.

— Где ты хочешь похоронить его, Исса?

Розовый Тюрбан тер грязные щеки полой холщового плаща.

— Пр дороге. Здесь. Все, кто погиб при дороге, становятся вечными странниками. Облаками в небе.

— Облаками?

Исса погладил по щеке дрожащего Розового Тюрбана.

— Да. Облаками. А еще ветками деревьев. А еще — ветром. Он всегда будет с нами. Пока мы идем. Пока идем.

Они долго рыли яму обломком доски, найденной поодаль. Я глядел сверху, невидимый мой плащ, вышитый звездами и скарабеями, реял на холодном ветру. Жесткая каменистая земля с трудом раскрывала недра. Наконец вырыли глубокую яму. Взяв Черную Бороду за руки и ноги, Исса и Розовый Тюрбан опустили его в могилу.

— Могила — это не яма, — сказал Исса тихо. — Это утроба. Пещера. Там зарождается новая жизнь. Там происходит прощенье и превращенье. Земля вбирает в свой живот людей и зверей, а потом рождает вновь.

Он отломил от доски щепку, воткнул в насыпь. Поднял руку. Жар, потекший от его пальцев, зажег лучину, ее кончик затлел, потом загорелся. Пламя рвал ночной ветер.

— Нам это не снится? — утирая нос ладонью, вопросил Розовый Тюрбан.

— Юсуф, а где граница между сном и явью? Ты знаешь, где?

Розовый Тюрбан опустил голову. Ничего не ответил.

В синей, ледяной горной ночи его розовый тюрбан горел круглой розовой планетой.

ДНЕВНИК ИССЫ. ЛАДАК И ХЕМИС

палимпсест

Мимо Кайласа. Всегда (мимо) Кайласа.

…чем выше гора — тем страшнее умирать.

Гора — храм. Гора — лодка, и по небу (плывет).

Гора — смерть, а в ней (жизнь), внутри: в синем, ледяном яйце.

Гора — древо, (и украшают его) свечами и орехами, мандаринами и финиками: у горы всегда (праздник), и наверху ее золотая звезда (горит).

Идем мимо (Кайласа), и вспоминаю ту безумицу, что на улице (Лхасы) мне мой путь предрекла.

Остались одни. Я и (Розовый Тюрбан). Ноги (наши) сильны. Мы еще молоды. Мы (дойдем).

(Мы) дойдем к Свету.

Безумная (монахиня) сказала так: Иди! Ты увидишь (Будду) и будешь беседовать с ним.

Но мне не беседа нужна. Я сам (говорить) умею.

Мне не награда нужна. Я не корыстен, к похвальбе (равнодушен), и лакомство со стола богов не (прельщает) меня.

Я иду, чтобы (узнать), кто я.

…в горах, у священного (Озера), я встречусь с собой.

…не сошел с ума. Видел много смертей и с ума (не сошел); и я вчера (похоронил) друга своего, и знаю, что это не последняя (скорбь).

Но я иду (к Свету). И я (дойду) до Света.

Свет — единственное, что есть в жизни (и в смерти). По смерти — и до (рождения).

Мимо Кайласа. Стесанной пирамидой глядит (гора). Поворачивается сколами, хребтами. Земля (не мертвая). Земля живая. И гора Кайлас — живая. И Джомолунгма. (Горы) — груди земли: вздымаются, дышат.