Книга Талисман власти - Владимир Перемолотов

— Все вранье, — сказал Гаврила. Он терпел сколько мог, только ведь у всего на свете конец есть. Не мог больше слушать все это. Пока старики рассказывали, он несколько раз дергался, пытаясь поправлять их, но каждый раз Исин останавливал его. Хазарин восхищался той легкостью, с которой старцы тасовали реальные события и вымысел, а к концу рассказа он просто умиротворенно молчал, испытывая странное чувство. То, что он слышал и нравилось ему, и не нравилось. Вранье, конечно, но ведь оказывается, и про него поют кощунники… Он расправил плечи и как мог утешил Гаврилу:

— Ну, почему же все? В некоторых местах даже лучше стало, чем было…

Глава 34

Избор отъезжал от стариков с чувством разочарования.

То ли старики оказались хитрее и не позволили им узнать о себе слишком много, то ли сети расставленные ими были скроены так неискусно, что двум убогим ничего не стоило отвести от себя все подозрения. Избор хмурил брови и думал, кто тут кого обманул, Гаврила задумчиво оглядывался, и только Исин улыбался, наново переживая сладостное потрясение от только что услышанного. Ничего кроме уважения к старикам, вставившим его в былину, он не испытывал. Сосна постепенно отдалялась, и стариковские рубахи постепенно слились с валунами, что лежали у подножья сосны и пропали из виду. Через пару поприщ Избор все-таки не выдержал и сказал:

— Обхитрили они нас!

— Кого? — задумчиво отозвался Гаврила. — Почему?

— Не знаю как ты, а я так и не понял кто они и зачем. Два старика посреди леса…. Чудно.

Гаврила оглянулся. Стариков уже не было видно, да и дерево едва виднелось на виднокрае. Он шевельнул насупленными бровями.

— Ничего подобного. Они выдали себя первым же словом….

— Первым? — опешил Исин, вернувшийся с небес на землю. Его руки сами собой натянули повод, и конь встал. Гаврила и Избор, вырвавшиеся вперед, тоже придержать коней.

— Ну, может быть не первым, а вторым, — поправился Гаврила. — Неужели не заметили?

Избор покачал головой, а Исин ответил:

— Нет.

— Ну, как же… Ты тогда еще сказал, что не любишь сказителей.

— Ну. — Исин побледнел. По тону Гаврилы он уже понял, что тот действительно углядел там что-то такое, что ускользнуло от него

— А что они тебе ответили?

— Что-то сказали… Имена назвали, кажется…

Исин честно рылся в памяти, но в голове ничего не находилось. То, что он услышал, уже выскочило у него из головы.

— Не вспомнил?

— Нет.

— Он назвал тебя «благородный сотник»!

Исин нахмурил брови, а потом рассмеялся.

— Ну, так я ведь и есть сотник.

Избор закусил губу. Он все понял, а Гаврила спокойно с некоторым даже недоумением смотрел на хазарина, и только тут до Исина дошло, что это значит. По говору старик мог бы еще узнать в нем хазарина, но чтобы назвать его сотником он должен был быть или провидцем или…

— Даже если б это было написано на твоем лице, то это еще нужно было прочитать. А как это мог бы сделать слепец? — подтвердил Гаврила.

Несколько тяжелых мгновений хазарин крутил повод, наматывая его на кулак. В голове началась складываться какая-то картина. Слова сцеплялись с чувствами, подводя его к одному единственно правильному выводу. Остроголовые… Маги… Гады… Только среди них могли найтись люди которых не знал он и которые знали его. Краска тяжелой волной залила лицо. Он повернулся.

— Куда?

— Вернусь, зарублю…

Гаврила дернул его за рукав. Хазарин хотел сделать глупость.

— Уймись. О другом подумайте. Почему они не попытались отобрать талисман.

Масленников повернулся к Избору.

— Он с тобой?

Избор побледнел, сунул руку за пазуху и вытащил шкатулку. Осторожно, словно там жила ядовитая змея, потряс ее. Талисман ударился о стенку, и этот звук вернул кровь на лицо воеводы.

— Ну раз так, тогда поехали.

Гаврила тронул коня, но ни Исин, ни Избор не тронулись за ним. Не услышав стука копыт позади себя, Гаврила полуобернулся и насмешливо спросил:

— Что, старичков зарезать хочется?

Избор с Исином стояли на месте, переглядываясь. В голосе Масленникова звучала насмешка, делающая самую мысль об этом глупой. Тогда Гаврила вернулся и подъехал к Избору, зная, что тот сможет приказать Исину сделать то, что нужно.

— Хочешь вернуться?

— Очень, — честно сказал Избор. — Хочу руки покровянить.

— А стоит ли? — спокойно спросил Гаврила. Он вел себя так, словно знал что-то такое, что было неведомо Избору.

— Врагов надо убивать.

— Не всех… И не всегда. Если враг тебе полезен, лучше оставить его в живых…

Он попытался ухватить Избора за рукав, но тот вырвал руку.

— Полезен?

— Полезен. Хочешь, назову сразу две причины, что бы оставить их живыми?

Избор положил руку на рукоять меча. В нем зрело решение.

— Ребенка убивать не станешь?

— Конечно нет.

— Хорошо. Значит, придется тебе возить его с собой.

Воевода прищурился, внутренне смирившись с такой необходимостью.

— Мальчишка, ладно… Но ведь старцы…

Исин и тут не удержался. Представив ухмыляющиеся стариковские лица, он вскипел.

— Гады ведь, а? Убить бы гадов…

Гаврила пропустил его слова мимо ушей.

— Ладно. Мальчишка это пустяки. Довезли бы до ближайшей веси и все. Старики нужны нам живыми.

— Зачем?

— Если это была ловушка остроголовых, и она почему-то не сработала, то они обязательно выставят ее еще раз. Мы ведь не заметили ее?

Исин молчал, но на его лице проявлялось понимание.

— Нет

Он посмотрел на, Избора потом на далекое уже дерево.

— Где они, там ловушка, — пробормотал Исин. — В этом что-то есть… Дорога мерно стелилась под копыта лошадей, словно судьба, расщедрившись, расстелила перед ними широкую ровную скатерть. Свет спускающегося к виднокраю солнца стекал на дорогу сквозь резные листья. В перестук копыт изредка вплеталась птичья трель или шум падающей воды. Пыльные облачка, что поднимались после каждого удара копыта о землю, уносились ветром в сторону и дорога после них оставалась такой же светлой и чистой. Даже ветер, которому полагалось по его извечной легкомысленности считать листья на деревьях и пускать вилы по воде, вел себя не так как всегда. Вместо того, что бы заниматься обычным и делами он дул им в спины, заставляя и без того резвых лошадей бежать еще быстрее. Самым замечательным было то, что это продолжалось и тогда, когда дорога заворачивала.