Книга В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ограничимся нотами, не так ли? – мгновенно уловил мысль замминистра иностранных дел. – Пожалуй, это даст двойной эффект. Смотрите: русские и французы будут благодарны за то, что мы не предпринимаем реальных шагов против их акции. А для Берлина мы станем единственным защитником и надеждой, любое немецкое правительство будет вынуждено апеллировать именно к нам … занятная перспектива, Уинстон.
– Есть и третий эффект, – добавил, вновь взяв сигару, лидер оппозиции. – Британии не нужна война в Европе в ближайшие десять лет, хватает дел в самой империи. Усмирив Германию и завязнув в ней, Париж и Петербург предоставят нам эти годы. Но чтобы умело ими распорядиться, нужен новый кабинет. Который не только разрешит внутренние проблемы, но и восстановит мощь армии, а главное, флота. После войны мы основательно сократили вооруженные силы, а через десять-пятнадцать лет нам, полагаю, потребуется иметь в запасе не только декларации.
– Маршал Фош назвал Версальский мирный договор «перемирием на двадцать лет», – вспомнил Иден.
– Любой мир – всего лишь перемирие, – вставил Мензис. – Вопрос в сроках и будущих коалициях.
– Именно, – выдохнул сигарный дым Черчилль. – И отсрочку следует продлить. Фош великий человек, но французы легкомысленны, им свойственно ошибаться в цифрах. Версальский договор, который закрепил наш военный триумф, поселил в душах миллионов немцев чувство унижения и жажду реванша. Оккупация усилит ненависть к победителям, но из их числа выпадет Англия. И через десять лет мы станем тем арбитром, который определит судьбу Европы.
– Но для этого понадобится сила, – вернул разговор к сегодняшнему дню Инверфорс. – А значит, и нефть.
Возражений его слова не вызвали. Никто лучше Черчилля не представлял того значения, которое имела нефть. Для самого существования Британии, тем более для войны.
– Британские работники страстно желают, – медленно произнес Уинстон, – чтобы компания не предпринимала ничего, что противоречило бы политике правительства Его Величества.
– В крайнем случае, Эндрю Агню, он член совета директоров, вы все его знаете, попросит правительство уполномочить соответствующие ведомства провести расследование, – сообщил Иден. – С тем, чтобы Эндрю мог со своими коллегами в совете директоров компании принять соответствующие меры.
– Это крайний случай, – возразил видный член Палаты общин. – Все и без того согласны с предложениями правительства о реформе управления компанией. В случае если бы, к примеру, сэр Генри вышел на пенсию.
– Полагаю, он может принять такое решение, – осторожно произнес Инверфорс. – Конечно, если привести весомые аргументы в пользу такого шага.
– Полагаю, – задумчиво воспроизвел интонацию Мензис, – с учетом готовности Совета директоров Shell к поддержке расследования, такого рода аргументы могли бы появиться и без действительного проведения такового. Несколько позже. Но весьма убедительные.
– Просто имейте это в виду, Стюарт, – дружелюбно кивнул лидер парламентской оппозиции. – В случае появления подобных сведений главу столь солидной компании, какой является Shell, следует немедленно поставить в известность… Что касается Парижа и Берлина, – повернулся он к Инверфорсу, – то французы не станут нам мешать, а немцев давно пора несколько усмирить, я думаю, все с этим согласны. Но сейчас у нас проблема с Персией. Что решено с шахом?
– Пока ничего. Но русские на днях дали понять, что готовы надавить на Пехлеви, французы тоже не желают осложнений на Среднем Востоке. Думаю, мы договоримся, и на лучших условиях, чем хотят персы.
– Если, конечно, переговоры состоятся, – заметил Иден. – Стюарт, – обратился он к разведчику, – насколько вероятно покушение во Франции?
– По моему мнению, оно неизбежно. Подробности, полагаю, неинтересны.
– Да, пожалуй, – вздохнул Инверфорс. – Хотя лично меня, как предполагаемую жертву, этот вопрос отчасти затрагивает. Насколько ваша служба контролирует ситуацию?
– Совершенно не контролирует, – поморщился замдиректора Intelligence Service. – Сейчас в Париже работают французы и русские, но пока безуспешно. Адмирал не стал предпринимать ничего, и я должен четко заявить: поездка на переговоры смертельно опасна. Что, если перенести встречу в Британию? Шах путешествует морем, изменить маршрут не трудно?
– Это невозможно, – быстро ответил заместитель дипломат. – Пехлеви не доверяет никому из европейцев, сообщение о покушении он может расценить как угрозу. Тем более есть еще Барту, предсказать, как отреагируют французы, не возьмется никто. Встреча должна пройти в Париже, и покушений быть не должно.
– Я занимаюсь этим вопросом. Лично.
Разговор Мензиса удовлетворил. Участники встречи, как и он сам, лишь представители групповых интересов, хоть и высокопоставленные. Противоречия среди истеблишмента есть всегда, единство в общем не устраняет борьбу в частных вопросах, влияние Shell велико, но несравнимо с мощью империи. А империя теперь была на его стороне. Интересы совпали, решение принято. Уже сегодня, не дожидаясь утра, итоги тихой, неспешной беседы в курительной Уайтс-клуба превратятся в мнение самых влиятельных кругов Британии. А затем воплотятся в действиях министров, депутатов Палаты общин и членов правлений корпораций. И в первую очередь в его, Стюарта, действиях, негласную санкцию на которые он получил.
Теперь он знал, что скажет завтра Далтону. Днем заместитель начальника Intelligence Service посмотрел документы годичной давности из архива, память цепкая, помнил, что одна из названных амстердамским резидентом фамилий мелькала в старых справках. Он не ошибся, найдя то, что искал, чуть улыбнулся уголком рта, и сейчас, вспомнив, проделал то же самое.
«Пожалуй, – мелькнула довольная мысль, – кое-что я чуть не упустил, а вот Хью молодец, беседу провел отменно и отчет доскональный. Этот выскочивший ниоткуда русский боевик, Григулявичус, убийца жандармского подполковника. По мнению Далтона, неглупый парень, со специфическим опытом, и… никто не озаботится, если он вдруг провалится в никуда. И не удивится, соверши террорист из России правонарушение в старушке Англии, что с него, с бандита, возьмешь? А причины у него существуют, пусть он сам про них не знает, но архивы Службы хранят. Они и не такое сберегали, любая крупица имеет ценность, вот и эта пара строк пригодилась».
Он поднял воротник пальто и сел в подъехавший к клубному входу «Роллс-Ройс».
В кафе Николай Степанович, усмехаясь, читал эмигрантский «Новый колокол».
«Гумилев является, как это ни парадоксально, наследником певца Британской империи – Киплинга. Поэт не за страх, а за совесть примыкает к стану империализма, становясь его верным, проникновенным певцом. Агрессивный дворянин, презирающий даже буржуазную демократию, он устремляется к империализму как некоему новому рыцарству, ордену сильных личностей, завоевателей. Всё его творчество отмечено страстью к путешествиям, к экзотике, открытиям, к морским путям, ведущим в неизведанные страны…»
