Книга Эпидемия. Начало конца - Стив Альтен

— Человек склонен делать ошибки, — Вирджил подмигнул Патрику. — У меня свело мышцы спины. Помоги мне встать.

Шеп обнял старика за его широкую талию и помог подняться на ноги. Охнув, Вирджил продолжил свой путь по длинному петляющему съезду с автострады.

— У каждого человека, Патрик, есть душа, и душа — это искра света нашего Творца. Божий свет — чист, он способен только давать, а не отнимать. Чистая душа стремится к постижению бесконечного величия света Господнего. Чтобы достичь света, надо возжелать его. Чтобы приблизиться к Создателю, душа желает самоусовершенствования. Самоусовершенствование невозможно без возможности выбирать. Вот и все.

— И это твой ответ? — спросил Шеперд.

— Пока да… Я мог бы еще многое сказать, но пока не пришло время. Когда придет время, я все тебе открою. Сейчас же запомни: эго мешает душе воспринимать Божий свет. Эго — это отсутствие света. Именно оно повинно в насилии, похоти, жадности и ревности. История о солдатах и девушке, которую ты мне рассказал, — пример того, что случается, когда божественный свет не проникает в душу, а на поверхность всплывает инстинкт разрушения.

— В их глазах было столько ярости.

— Ярость — самая опасная из черт эго человека, — сказал Вирджил. — Она заставляет человека идти на поводу своих темных инстинктов. Подобно похоти, ярость — животный инстинкт. Чтобы побороть ее, человек должен творить добрые дела и посредством этого получить доступ к божественному свету.

— Но ведь люди, совершившие смертный грех… Разве им не закрыт доступ к свету?

— Нет, не закрыт… На преображение способна любая душа любого человека вне зависимости от зла, которое он прежде совершил. В отличие от людей, Создатель любит всех своих чад, даже заблудших.

— Подожди, — сказал Патрик. — Выходит, Гитлер, истребивший шесть миллионов евреев, мог перед смертью попросить о прощении и его получить? Не верю.

— Духовное преображение не имеет ничего общего с исповедью, соблюдением поста или десятью прочитанными подряд «Аве Мария». Преображение — это акт чистого альтруизма. За то, что ты делал в Ираке, ты будешь держать ответ в геенне.

— Геенна… Ведь это же ад?

— Для некоторых — да… Но помни: каждый добрый поступок, совершенный тобой до смертного часа, может облегчить процесс очищения потом, после смерти.

— И как же мне преобразиться? — задал вопрос Патрик.

— Первым делом, перестань строить из себя жертву. Человек не рожден для страданий. Предаваясь самобичеванию, ты отгоняешь от себя Божий свет. Не думаю, что тебе это нужно.

— По правде говоря, единственным моим желание сейчас является вновь увидеть мою семью.

— Существует причина, почему вы сейчас не вместе, Патрик. Тебе надо найти причину твоих несчастий, чтобы ты смог справиться с их последствиями.

Ветер усилился, принеся с собой дождь. Старик посмотрел на небо, затем перевел взгляд вперед, на сводчатый проезд под автомагистралью, где заканчивался съезд.

Они дошли до Манхэттенвилля. Пустынная 158-я улица ныряла под гигантскую арку эстакады автомагистрали. Красной краской из баллончика кто-то написал граффити на бетонной стене. Надпись была совсем свежей. Потеки краски еще расползались по поверхности стены.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД! ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ.

Круг третий

Обжоры

Я в третьем круге, там, где, дождь струится,

Проклятый, вечный, грузный, ледяной;

Всегда такой же, он все так же длится.

Тяжелый град, и снег, и мокрый гной

Пронизывают воздух непроглядный;

Земля смердит под жидкой пеленой.

Трехзевый Цербер, хищный и громадный,

Собачьим лаем лает на народ,

Который вязнет в этой топи смрадной.

Данте Алигьери. Ад

20 декабря

158-я улица

Манхэттенвилль, Манхэттен

22:06

9 часов 57 минут до предсказанного конца света

Дождь перешел в мелкий снег. Патрик и Вирджил нашли убежище под массивной аркой конструкции, поддерживающей Риверсайд-драйв. Под туннелем находился гараж, один из многих, принадлежащих нью-йоркскому департаменту министерства транспорта США.

Они очутились в огромном, никак не меньше пяти этажей в высоту, похожем на пещеру туннеле. Посыпанная гравием дорожка терялась во тьме. По туннелю завывал ледяной ветер. Шеп поежился — промокший свитер был слабой защитой в декабрьский холод.

Слева они заметили небольшую застекленную будку. Там было темно и пусто. Вирджил дернул ручку — незаперто. Старик вошел внутрь и вскоре вернулся, неся с собой черную горнолыжную парку.

— Надень-ка ее, — предложил Вирджил Шепу.

— Мала. Я не могу просунуть в рукав протез.

Старик расправил левый рукав куртки и протянул его Патрику.

— Разрежь его лезвием протеза, чтобы рука прошла.

Одним резким движением мужчина полоснул ткань. Гусиный пух, подхваченный ветром, полетел по воздуху.

Вирджил держал парку, чтобы его спутнику было легче ее надевать. Шеп осторожно ввел покореженный конец протеза в левый рукав горнолыжной парки и медленно всунул его до самого плеча. Старик помог ему застегнуть молнию-змейку.

— Теперь теплее? — поинтересовался он.

— Теплее… Вирджил! Слышишь?!

Вой ветра стих, и спутники услышали женский крик. Отчаянный призыв о помощи отозвался эхом во тьме от стен туннеля.

— Пойдем! — крикнул Шеп, сунув коробочку с вакциной за пазуху, и побежал во тьму гаража. Вирджил последовал за ним.

Потолок постепенно снижался, а через несколько сотен ярдов туннель закончился тупиком: мужчины уперлись в бетонную подпорную стену и уходящий куда-то под землю лестничный колодец. В слабом свете лампочек аварийного освещения они увидели трех ротвейлеров. Их привязали за поводки к железным перилам лестницы, перекрыв доступ посторонним. Цепи собачьих поводков переплелись и теперь злобные черно-коричневые сторожевые псы были плотно прижаты друг к другу. Ротвейлеры скалились, брызгая пеной, но не могли дотянуться до женщины.

Женщине было за пятьдесят. Плотного телосложения. Белая. Раздетая до нижнего белья, она стояла по грудь в грязи, натекшей из открытых дренажных труб, замусоривших все вокруг сточными отложениями.

Увидев Патрика и Вирджила, женщина начала с упреков:

— Ну вот! А вы, как я вижу, не торопились. Я уже двадцать минут стою здесь и зову на помощь. Сначала они украли у меня все драгоценности, затем отобрали противогаз, который, между прочим, обошелся мне в пять тысяч долларов. Потом эти маленькие ублюдки раздели меня до лифчика и трусов и оставили здесь умирать…