Книга Без надежды - Колин Гувер

– Точно, дело в ямочках, – улыбаюсь я.

Не могу сосчитать, сколько раз за последние полчаса он заставил меня улыбнуться. И я как-то незаметно съела половину того, что было на тарелке. Одно его присутствие творит чудеса с израненной душой.

Вторник, 30 октября 2012 года

19 часов 20 минут

Мы в квартале от дома Карен, и я прошу Холдера съехать на обочину. Ожидание было мучительным, но прибытие вселяет в меня настоящий ужас. Я понятия не имею, что сказать и как себя вести при встрече.

Холдер тормозит, поворачивается ко мне и смотрит с тревогой:

– Нужен перерыв в главе? – Я киваю, делая глубокий вдох. Он берет меня за руку. – Чего ты боишься больше всего?

– Не простить ее, что бы она ни сказала. Я понимаю, что с ней жилось гораздо лучше, чем с отцом, но она не могла этого знать, когда похищала меня. Теперь мне известно, на что она способна, и я не могу простить. Если не простила отца… то и ее не должна.

Он проводит пальцем по моей руке:

– Может, содеянного не простишь, но оцени хотя бы жизнь, которую она тебе дала. Она была хорошей мамой, Скай. Помни об этом, когда будешь разговаривать, ладно?

– Вот с чем мне трудно свыкнуться, – признаюсь я. – Она была мне хорошей матерью, и я люблю ее за это. Я люблю ее и до смерти боюсь, что после беседы могу потерять.

Холдер притягивает меня к себе и обнимает.

– Я тоже боюсь за тебя, детка, – говорит он, не желая притворяться, что все в порядке.

Мы оба скованы страхом неизвестности. Никто из нас не знает, как повернется моя судьба после того, как я войду в этот дом, и сможем ли мы идти по жизни вместе.

Я отстраняюсь и, набираясь храбрости, складываю руки на коленях:

– Я готова.

Кивнув, он выезжает на дорогу, сворачивает за угол и останавливается на подъездной дорожке у моего дома, при виде которого мои руки дрожат еще сильнее. Из дома выходит Джек. Холдер открывает водительскую дверь и поворачивается ко мне:

– Останься здесь. Сначала я потолкую с Джеком.

Холдер выходит из машины и закрывает дверь. Я сижу, потому что, честно говоря, не спешу вылезать. Наблюдаю, как Холдер с Джеком разговаривают несколько минут. То, что Джек рядом с ней, вызывает сомнение, действительно ли Карен рассказала ему правду о своем поступке. Вряд ли он был бы здесь, если бы знал.

Холдер возвращается, открывает дверь и опускается на колени рядом со мной. Поглаживая меня по лицу кончиками пальцев, он спрашивает:

– Ты готова?

Я чувствую, что киваю, но не контролирую собственные движения. Я вижу, как высовывается из машины моя нога, а рука хватает руку Холдера, но не понимаю, каким образом двигаюсь, хотя сознательно пытаюсь остаться в салоне. Я не готова войти в дом, однако иду в обнимку с Холдером. Я протягиваю руки к Джеку, и он подается ко мне, чтобы обнять. В знакомых руках я съеживаюсь и судорожно вздыхаю.

– Спасибо, что вернулась, – говорит он. – Ей нужен этот шанс все объяснить. Обещай, что поможешь.

Я смотрю ему в глаза:

– Ты знаешь, что она сделала, Джек? Она тебе рассказывала?

– Я знаю и понимаю, что тебе тяжело, – сокрушенно кивает он. – Но ты должна дать ей возможность изложить свою версию.

Джек обнимает меня за плечи, Холдер берет за руку, и они оба ведут меня к двери, словно я хрупкий ребенок.

Но я не хрупкий ребенок.

На ступенях я останавливаюсь и поворачиваюсь к ним:

– Мне надо поговорить с ней наедине.

Мне, конечно, хочется, чтобы Холдер был рядом, но нужно быть сильной. Мне нравится, как он оберегает меня, но это самое сложное, что мне приходилось делать, и надо самой. Если я сумею самостоятельно справиться с этим, то наверняка совладаю с чем угодно.

Никто не возражает, и я благодарна. Они верят в меня. Холдер сжимает мою руку и подталкивает вперед, подбадривая взглядом.

– Я буду здесь, – обещает он.

Глубоко вздохнув, я открываю дверь.

Вхожу в гостиную. Карен перестает расхаживать и, обернувшись, видит меня. Едва мы встречается взглядами, как она не выдерживает и бросается ко мне. Не знаю, какого выражения лица я ждала, но всяко не облегчения.

– С тобой все в порядке, – говорит она, обвивая меня руками и прижимая к себе. Она плачет. – Прости, Скай. Как жаль, что ты узнала обо всем раньше, чем я успела сама рассказать.

Она пытается говорить, но не может из-за рыданий. Вид ее страданий разрывает мне сердце. Даже зная, что она обманывала меня, я не могу с ходу отбросить все тринадцать лет, когда любила ее. Видя ее мучения, я сама начинаю мучиться.

Она сжимает мое лицо в ладонях и заглядывает в глаза:

– Клянусь, я собиралась все рассказать, когда тебе исполнится восемнадцать. Это ужасно, что ты все узнала сама. Я делала все возможное, чтобы этого не случилось.

Я беру ее руки и отвожу от лица:

– Понятия не имею, мама, что тебе ответить. – Я поднимаю на нее взгляд. – У меня так много вопросов, но я ужасно боюсь спрашивать. Откуда мне знать, что ты скажешь правду? Откуда мне знать, что ты не лжешь, как лгала последние тринадцать лет?

Карен идет на кухню за салфеткой, чтобы вытереть глаза. Пытаясь собраться с духом, она делает несколько прерывистых вдохов.

– Иди сядь со мной, милая, – зовет она, направляясь к дивану. Я продолжаю стоять, наблюдая, как она садится на краешек. Она поднимает на меня взор, исполненный муки. – Пожалуйста, – просит Карен. – Знаю, ты не доверяешь мне – имеешь право после того, что я сделала. Но если ты чувствуешь сердцем, что я люблю тебя больше жизни, то позволишь все объяснить.

У нее искренний взгляд. Я подхожу к дивану и сажусь напротив. Она делает глубокий вдох, потом выдыхает, собираясь с духом.

– Чтобы рассказать правду о том, что случилось с тобой… сначала мне надо объяснить, что случилось со мной.

Она умолкает на несколько минут, стараясь не расплакаться снова. По глазам видно, что то, о чем она собирается рассказать, почти непереносимо для нее. Мне хочется подойти к ней и обнять, но я не в силах. Как бы я ни любила ее, утешать сейчас не могу.

– У меня была чудесная мама, Скай. Тебе бы понравилась. Ее звали Дон, и она всем сердцем любила нас с братом. Мой брат Джон был на десять лет старше, и мы никогда не ссорились, как это бывает между подрастающими братьями и сестрами. Отец умер, когда мне было девять, и Джон был мне скорее отцом, чем братом. Он был моим защитником. Он был очень хорошим братом, а она – замечательной матерью. К несчастью, когда мне исполнилось тринадцать, мама умерла, и Джон стал для меня настоящим отцом. В то время Джону было двадцать три, он только что закончил колледж. Другой семьи, которая захотела бы удочерить меня, не нашлось, и он делал то, что должен был. Я ужасно скучала по маме, и Джону, признаться, приходилось очень трудно. Он только что устроился на работу. Мне тоже было нелегко. К моему четырнадцатилетию работа уже здорово допекла Джона. Он начал пить, а я немного отбилась от рук, иногда допоздна не появляясь дома. Однажды, когда я вернулась поздно вечером, он жутко разозлился. Наша ссора быстро переросла в потасовку, и он несколько раз меня ударил. До этого он никогда не распускал рук, и я пришла в ужас. Я убежала в свою комнату, и через несколько минут он пришел извиняться. Он пил уже не первый месяц, и я начала побаиваться его. А теперь еще поднял на меня руку. Мне стало по-настоящему страшно. – Карен тянется за стаканом и отпивает воды. Я смотрю, как она дрожащей рукой подносит стакан к губам. – Он пробовал извиниться, но я отказалась слушать. Мое упрямство еще больше разозлило его, и он, толкнув меня на кровать, начал орать. Он все кричал и кричал, твердя, что я сломала ему жизнь. Говорил, что я должна благодарить его… что обязана ему за то, что он вынужден столько работать и заботиться обо мне.