Книга Пациентка - Родриго Кортес

Теоретически можно было допустить, что на этот раз потрошитель отойдет от привычной схемы и купит, к примеру, пистолет. Хотя, насколько помнил Бергман, маньяки крайне редко меняют однажды избранный способ убийства.

Но проглядывался вариант и похуже. Того же мэра или епископа можно было попробовать застать врасплох по пути в город, пока вокруг них будет относительно немного охранников. В таком случае в город приедет очередной труп, но тут уж ни Бергман, ни кто другой ничего поделать бы не смог.

И Бергман шел, заглядывал в проулки и виноградники, оценивал расстояние и время, подходы и пути к отступлению, старательно отгоняя от себя мысли о том, что параллельно тем же самым занимается вся городская полиция, а сам он изгнан, и вскоре его ждут в лучшем случае полное забвение, а в худшем — неизгладимый позор.

* * *

Никогда еще Нэнси так не боялась. Придя к дому мученически погибшего пастора, она все время вертела шеей, но вовсе не была уверена ни в том, что узнает Салли, когда увидит, ни в том, что это вообще должен быть тот самый Салли.

Но главное, невзирая на колоссальный опыт, сегодня ей впервые за много лет никак не удавалось подобрать к этому своему страху нужный ключик, так, чтобы превратить его в нечто иное, не такое постыдное.

Собственно, вариантов было немного, и Нэнси знала их наперечет. Во-первых, если совсем уж невмоготу, страх можно было довести до его крайней точки, буквально до абсурда. То есть бояться так азартно и демонстративно, чтобы самой стало смешно. Пожалуй, это было первое, чему она научилась, — еще в начальных классах. Господи, как же они тогда с девчонками ржали!

Во-вторых, страх достаточно легко превращался в допинг, например, перед экзаменом или, если уж на то пошло, перед первым запланированным соитием. Нэнси опробовала этот способ многократно, и он всегда срабатывал.

Но безусловно лучшим, хотя и самым сложным и непредсказуемым был третий вариант: превращение страха в восторг. Позволить страху быть и беспрерывно пробовать его на вкус, позволить ему беспрепятственно расти, чтобы довести его до космических размеров и просто купаться в нем — как в море.

Нэнси научилась этому довольно поздно, будучи уже достаточно взрослой женщиной, и с тех пор изо всех сил пыталась удержаться «на гребне волны». Но — бог мой! — как нечасто это удавалось по-настоящему.

А вот теперь ей не удавалось ничто, ни первое, ни второе, ни третье. Впервые за много лет Нэнси просто боялась — даже постороннего взгляда ей в затылок.

* * *

Салли увидел знакомый затылок, только когда толпа длинным языческим змеем, перебирая чешуйками голов, подобралась к установленному на площади перед храмом помосту. В глазах сразу же поплыло, и он рванулся вперед, расталкивая фальшиво скорбящих зевак, пробился футов на двадцать и намертво застрял в беспорядочно копошащейся, зеленого блевотного цвета, массе бойскаутов. А едва он, стиснув зубы, попытался пробиться, на помост вышел мэр города Висенте Маньяни.

Толпа охнула и замерла.

— Друзья, — скорбно начал седой красивый мэр. — Граждане.

Салли взвыл и, чувствуя, что господь вот-вот снизойдет и тогда станет поздно, отчаянно работая локтями, начал пробиваться к помосту.

— Сегодня мы прощаемся…

Знакомый затылок мелькал совсем рядом с помостом, в двух десятках футов от возвышающегося над толпой мэра. Салли зарычал, поднажал и… все-таки прорвался через проклятых бойскаутов!

— Преподобный Джерри был…

Затылок, заветным поплавком, снова исчез и снова вынырнул, и Салли с упорством обреченного на муки ада, не обращая внимания на гневные окрики вслед, пошел прямо на него.

* * *

Нэнси слушала мэра невнимательно. Ей все время с параноидальным постоянством казалось, что в затылок ей кто-то смотрит. А потом выступил с краткой речью губернатор, и только когда на помост вышел сам епископ, Нэнси превратилась в слух.

— Дети мои… — протянул руки вперед его святейшество. — Сегодня мы плачем…

Он говорил и говорил, и Нэнси неожиданно для себя словно выпала из этого пространства. Потому что только теперь поняла, откуда все происходит, ибо, говоря о покойнике, на самом деле епископ говорил о страхе. Он говорил о геенне огненной, ожидающей святотатца, о мщении, которое непременно воздаст ему господь, а главное, о том священном трепете, в котором столь праведно и, увы, столь недолго жил пастор Джереми, уже в силу своих глубочайших познаний понимающий, сколь велика и всесокрушающа сила всевышнего.

Нэнси вспомнила все: это бесконечное запугивание преисподней под видом Благой Вести, неделями сыпавшееся на ее маленького Ронни, едва он попадал на лето к бабушке; эту жуткую семейку Джимми, где никто, ни один из членов семьи, даже мужчина, не начинал нового дела без разрешения такого же вечно запуганного пастора; всю эту жуткую, многолетнюю давильню… и душа ее замерла.

«Бог мой, я не с тех начинала, — впилась она глазами в епископа. — Вот где настоящий сеятель ужаса!»

* * *

Салли шел к своей цели, как таран. Но когда начал выступать епископ, он остановился и замер — буквально в двух шагах от Нэнси Дженкинс. Ибо только теперь он понял, откуда исходят грязные потоки греха. А епископ говорил и говорил, даже не отдавая себе отчета в том, что столь решительно и беззастенчиво отсылаемый им в геенну подвижник божий может стоять внизу, у самых его ног.

И когда речь закончилась, Салли вырвал из-за пазухи пистолет и начал безостановочно стрелять прямо в эту толстую, ненавистную, пропитанную продажностью и грехом рожу.

* * *

Едва раздались выстрелы — один, второй, третий, толпа охнула и мигом пришла в движение. Что-то кричал пригнувшийся к помосту капитан Мак-Артур, что-то кричал патрульным Шеридан, но ситуация вышла из-под контроля мгновенно. Люди бросились врассыпную, давя и отталкивая друг друга и внося еще большую сумятицу.

И только спустя бесконечно долгие три или даже четыре минуты, в основном благодаря настойчивому руководству начальника полиции Джона Мак-Артура, Нэнси Дженкинс выдернули из поредевших рядов и, тыча ей в лицо подобранным где-то неподалеку пистолетом и требуя немедленного признания, потащили к ближайшей полицейской машине.

— Ну, что, Дженкинс, — поигрывая желваками, поинтересовался Мак-Артур. — Теперь-то запираться не будем? Это твой пистолет?

Нэнси глянула на сунутую ей в лицо старенькую «беретту» и обреченно кивнула.

— Мой.

* * *

Когда Салли понял, что промазал, он пришел в неистовство, но толпа понесла его прочь от этого места так мощно, что вернуться и довести дело до конца он уже не мог. И только за два квартала от места его величайшего позора люди брызнули и рассыпались в разные стороны, а Салли повел вокруг глазами, растерянно хлопая себя по пустым карманам.

Господь уже давно снизошел на него, но чем осуществить возмездие, он не знал. И тогда он просто выхватил из толпы первую попавшуюся шлюху, повалил ее на землю и, брызгая слюной и сыпля проклятиями, принялся душить эту тварь и душил до тех пор, пока его самого не сбили с ног и не поволокли прочь, осыпая ударами полицейских дубинок.