Книга Что мое, то мое - Анне Хольт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Однажды, наверное, это было в один из летних дней, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом, Астор вернулся с работы… Он тогда уже был заместителем министра.
– Мне это известно.
– Его хороший друг, начальник отдела Эйнар Даниельсберг, навестил его. Он спрашивал его о деле Хедвиг и об Акселе Сайере. Появились какие-то новые данные, указывающие на то, что…
Она закрыла лицо руками. Обручальное кольцо, тонкое, давно утратившее блеск, почти исчезло в складках кожи.
– Астор сказал лишь, что обо всём позаботятся, – тихо продолжила она. – Мне нечего бояться.
– Бояться чего?
– Он больше ничего не сказал. Я не знала, что именно произошло.
Внезапно она снова закрыла лицо руками.
– Астор был честным человеком. Самым порядочным из всех, кого я знаю. И всё же он допустил, чтобы невиновный оказался за решёткой. Это научило меня тому, что… Я поняла…
Она глубоко вздохнула.
– Мы сделаем всё для тех, кто принадлежит нам. Так мы созданы. Людям свойственно заботиться о своей собственности.
Она медленно поднялась. Японские палочки больше не удерживали пышных волос. Глаза опухли от слёз.
– Вы понимаете, я никогда не смогу ничего доказать.
Казалось, что за время беседы её сумка потяжелела, и когда она захотела повесить её на плечо, та медленно сползла по руке. Она взяла сумку обеими руками и попыталась выпрямить спину.
– Этим я и утешала себя долгое время. Я ведь ничего не знаю наверняка. Мальчики не хотели ничего рассказывать. Свитер сожгли, этим занялся Астор. Когда Асбьёрн умер, я впервые прочитала его книги. В «Грехопадении» я нашла объяснение.
«Я вижу, что ты защищаешь своего мужа, – подумала Ингер Йоханне и попыталась подобрать слова, которые не были бы оскорбительными. – Но ты предаёшь теперь собственного сына. Ты выдаешь его. После всех этих лет – своего собственного сына. Почему?»
– Гайру достались сорок лет на свободе, – спокойно сказала Унни Конгсбаккен. – И все эти годы не принадлежат ему. Я думаю, он… Я предполагаю, что он больше не совершал никаких преступлений.
Она стыдливо улыбнулась, будто сама не веря тому, что говорит.
– Я не могла рассказать об этом раньше. Астор не… Астор не пережил бы этого. Достаточно было Асбьёрна. Со всеми его ужасными книгами, шумихой, самоубийством.
Она громко вздохнула.
– Спасибо, что вы нашли время выслушать меня. Вы можете сами решить, каким образом распорядиться этой информацией. Я своё дело сделала. Слишком поздно, конечно, но всё же… Что будет с Гайром, решать вам. Вероятно, всё равно ничего не получится. Он, естественно, будет всё отрицать. А поскольку ничего нельзя доказать… Но информация, наверное, может помочь этому… Акселю Сайеру. Ему важно узнать, что же случилось, я имею в виду. До свидания.
Ингер Йоханне взглянула на сутулую спину, двигавшуюся к большим дверям «Гранд кафе», и её поразило, что даже яркая кофта теперь казалась выцветшей. Женщина с трудом передвигала ноги. Ингер Йоханне увидела в окно, что кто-то помог ей сесть в такси. Из её сумки выпала щётка для волос, дверца закрылась. Ингер Йоханне сидела за столиком и ещё долго смотрела на щётку, после того как машина уехала.
Щётка была полна волос. Ингер Йоханне удивилась, что волосы так ясно видны на фоне асфальта. Седые волосы. Они напомнили ей об Акселе Сайере.
Ингвар Стюбё в одиночестве сидел в своём кабинете и пытался подавить возникшее после автокатастрофы облегчение.
Лаффен Сёрнес погиб так же, как и жил, убегая от общества, которое его ненавидело. И это было ужасно. Но Ингвару так и не удалось избавиться от чувства удовлетворения, которое его смущало. После того как Лаффен Сёрнес покинул этот мир, вероятно, станет проще найти и арестовать настоящего преступника. Мысль об этом немного успокоила Ингвара. Он ощутил в себе силу, энергию, которых ему так не хватало в последнее время.
Он уже давно выключил телевизор. Ничего, кроме отвращения, не вызывало у него то, как журналисты смаковали кровавые подробности случившейся трагедии. Он передёрнул плечами и начал разбирать документы.
В комнату ворвался Зигмунд Берли.
Ингвар взглянул на него и насупился.
– Это уж слишком, – сказал он сухо и постучал пальцем по столу, кивая головой в сторону двери. – Мы что, совсем забыли о правилах поведения?
– Столкновение! – прокричал Зигмунд Берли. – Лаффен Сёрнес умер, ты об этом, конечно, знаешь. Но тот, другой…
Он перевёл дыхание и опёрся ладонями о колени.
– Водитель другого автомобиля…
– Садись, Зигмунд.
Ингвар указал ему на стул.
– Другой, чёрт меня задери… Карстен Осли!
В голове Ингвара словно случилось короткое замыкание. Воцарилась мёртвая тишина. Он попытался сосредоточиться, но не мог оторвать глаз от груди Зигмунда. Его галстук топорщился, зацепившись за пуговицы на рубашке. Он был ярко-красным, с изображениями птиц. Хвост жёлтого гуся расположился на узле галстука. Ингвар не был уверен, дышит ли он вообще.
– Ты слышал, что я сказал? – требовательно вопросил Зигмунд. – Лаффен врезался в машину Карстена Осли! Если ты прав, значит Эмили…
– Эмили, – повторил Ингвар негромко и откашлялся.
– Карстен Осли находится в критическом состоянии, он тоже может умереть! Как мы теперь найдём Эмили, если ты прав? Если Карстен Осли спрятал её и скоро умрёт?
Ингвар медленно поднялся со стула, опёрся руками о стол. Ему нужно подумать, собраться с мыслями.
– Зигмунд, – сказал он, голос теперь стал громче. – Езжай в больницу. Сделай всё, чтобы он заговорил. Если это возможно.
– Ты что, он же без сознания!
Ингвар выпрямился.
– Я понимаю, – проговорил он задумчиво. – Именно поэтому ты и должен быть там. На случай, если он очнётся.
– А ты что собираешься делать?
– Я еду в Снаубю.
– Но у тебя же нет ничего нового на этого парня, Ингвар! Хотя Карстен Осли и при смерти, ты же не можешь ворваться в его дом без санкции на обыск!
Ингвар надел пиджак и взглянул на часы.
– Клал я на это, – сказал он спокойно. – Сейчас мне до этих формальностей нет никакого дела.
Аксель Сайер удивлялся тому, насколько уютно ему было в маленькой комнате, в которой жила Ева. Стены были выкрашены в тёплый жёлтый цвет, и, хотя кровать была металлической, а на постельном белье стояли штампы коммуны, во всём ощущалось присутствие хозяйки. Он узнал некоторые вещи из комнатушки на Брюгата, где она обработала ему йодом раны на голове однажды вечером в 1965-м. Фарфоровый ангел с расправленными крыльями весь побелел, только в некоторых местах остались редкие напоминания о позолоте. Его подарили Еве в день конфирмации. Он вспомнил это, как только провёл пальцем по прохладной фигурке. Пейзаж, на котором был изображён остров Эствогё во время заката, он сам принёс ей. Теперь он висел над кроватью, цвета были не такими яркими, как тогда, когда он высыпал на прилавок перед старьёвщиком пятнадцать крон и унёс картину, упакованную в обёрточную бумагу и обвязанную бечёвкой, с собой.
