Книга Спасатель. Серые волки - Андрей Воронин

Сняв с руля правую руку, Андрей вынул из сумки свежую пачку «честерфилда», зубами разорвал целлофановую упаковку, вытянул одну сигарету, чиркнул зажигалкой и воткнул третью передачу. Воткнуть четвертую он не успел: деревня внезапно кончилась, и ему пришлось сдать назад, чтобы загнать машину на травянистый пятачок перед вросшими в землю воротами второго от околицы дома.

Заглушив мотор, он выбрался из кабины, засунул руки в карманы и, попыхивая сигаретой, стал смотреть на дом. Смотреть, в общем-то, было не на что. Расписывая прелести этого места, Французов либо безбожно врал, либо выдавал желаемое за действительное, живописуя не реально существующее строение, а созданный воображением идеальный образ – сказочную Страну Детства, какой она помнилась усталому, много повидавшему, умирающему от опухоли головного мозга человеку.

Завалившийся штакетник тихо догнивал в бурьяне, замшелая крыша опасно просела, явно готовясь преодолеть слабое сопротивление трухлявых стропил и обрушиться внутрь. Черный от старости бревенчатый сруб чуть ли не по окна врос в землю, завалинка развалилась и заросла высокой, матерой ядовито-зеленой крапивой. Высокое крыльцо с точеными балясинами и остатками затейливой деревянной резьбы накренилось под немыслимым углом, так что при взгляде на него начинала кружиться голова. Реально существующее строение было весьма близко к тому, чтобы перестать существовать, и, стоя перед воротами, которые довольно странно смотрелись на фоне практически полного отсутствия забора, Андрей усомнился в разумности своего решения провести в этом аварийно опасном курятнике ночь.

Поймав себя на этих мыслях, он усмехнулся: оказывается, его хваленое равнодушие к бытовым удобствам, как и все на свете, имеет границы. И границы эти на поверку пролегают не так далеко, как ему казалось раньше, – скажем так, где-то на полпути между роскошной ванной комнатой с джакузи и вмонтированной в стену плазменной панелью и покосившимся щелястым нужником, от которого за версту разит тем, чем и должно разить от такого сооружения.

Он оглянулся на машину, борясь с искушением прыгнуть за руль и, наплевав на потраченное впустую время, с места дать полный газ. «Уазик», казалось, не имел ничего против; он стоял, заманчиво распахнув перед новым хозяином водительскую дверцу, в медленно остывающем моторном отсеке что-то потрескивало и булькало, запыленные стекла тускло блестели, отражая вечернее солнце. Сквозь открытую дверь был виден грязный резиновый коврик на полу и выглядывающий из-под сиденья плоский, слегка изогнутый кверху кончик монтировки.

Андрей прихлопнул на шее комара и затоптал окурок.

– Хорошо иметь домик в деревне! – вслух процитировал он Французова, который в свою очередь цитировал рекламу производителя молочных продуктов, хотя вряд ли об этом догадывался. – Особенно такой, – добавил он от себя, – где имеется чердак, на котором, если верить некоторым товарищам, чего только нет.

Сказав так, он вернулся к машине, с лязгом выдернул из-под сиденья увесистую монтировку, прихватил с пассажирского сиденья полупустую сумку и, обойдя стороной калитку в несуществующем заборе, с опаской поднялся на шаткое, так и норовящее завалиться крыльцо.

3

Возвращаясь из инспекторской поездки по исправительно-трудовым колониям Поволжья, Владимир Николаевич Винников испытывал смешанное чувство облегчения и тревоги. Непреодолимо высокие заборы, оплетенные поверху колючей проволокой, воняющее перегаром и сапожным кремом, неумело лебезящее лагерное начальство, непрерывные застолья, устраиваемые с целью залить московскому инспектору глаза и притупить его бдительность, грязноватые заморенные зэки с их слезливыми жалобами на чинимый вертухаями беспредел и просьбами направить их дело на пересмотр – все это опостылело ему хуже горькой редьки уже в первый день командировки. Командировка длилась полторы недели, по истечении которых он просто не мог не испытывать громадного облегчения.

Но и тревога присутствовала, становясь все сильнее по мере того, как поезд, неторопливо погромыхивая колесами по стыкам рельс, приближался к Москве. Там, в Москве, Владимира Николаевича ждала не только привычная, милая сердцу обстановка (милая вдвойне ввиду отсутствия укатившей на курорт супруги), не только горячая ванна, мягкая постель и коньяк предпочитаемого сорта, но и запертая в подвале загородного дома пленница, по совместительству известный столичный адвокат, бывшая жена блогера Липского и нынешняя любовница миллионера Бергера. Эти три имени – Марта Свирская, Андрей Липский и Витольд Бергер – в сочетании с заведомой противоправностью предпринятых по настоянию Беглова действий могли лишить сна кого угодно. Не то чтобы Владимир Николаевич так уж совсем и не спал ночи напролет, но, чтобы уснуть, ему теперь требовалась лошадиная доза снотворного, для верности запиваемая приличной порцией коньяка.

Путешествуя поездом, Владимир Николаевич обычно выкупал целое купе, чтобы всю дорогу не наслаждаться обществом мотающейся взад-вперед по стране перекатной голи. Так было и на этот раз; проснувшись в гордом одиночестве, он обнаружил, что до Москвы осталось всего ничего, посетил места общего пользования, оделся, собрал вещи и теперь, полностью готовый к встрече со столицей, сидел у окна, смотрел на проплывающие мимо подмосковные пейзажи и привычно прокручивал в уме уже набившие оскомину мысли.

Все полторы недели он ждал вестей из Москвы, а они все не приходили. Объяснений этому явлению виделось всего два: либо хитрый писака так и не объявился и ситуация по-прежнему балансировала в шатком равновесии, либо его уже похоронили, не потрудившись известить об этом Владимира Николаевича, – может быть, просто забыли, а может, решили сделать ему сюрприз. Чтоб они сквозь землю провалились со своими сюрпризами, старые отморозки! Тут ночей не спишь, а им все хиханьки…

Он сто раз порывался позвонить Беглову сам, но каждый раз передумывал: нужно было выдерживать характер, да и такие вещи, как ни крути, по телефону не обсуждаются даже намеками.

Вообще, вся эта история лишний раз укрепила его во мнении, что настало самое время распрощаться с друзьями детства и начать жизнь, что называется, с чистого листа. Негоже ему, заместителю генерального прокурора, как в лихой бесшабашной юности, пачкать руки об откровенный криминал. Он бы и не пачкал, если бы не Бегунок, неспособный до конца распрощаться со своими уголовными замашками, и не общее прошлое, которое год за годом все ширилось, обрастая новыми, не подлежащими огласке эпизодами и подробностями, пока не связало их намертво, как связывает сиамских близнецов общая, одна на двоих, кровеносная система. Сделай одному больно – вскрикнет другой; ткни одного ножиком, и оба благополучнейшим образом отправятся в мир иной.

Владимиру Николаевичу до смерти надоело таскать на себе целых двух уродов – участвовать в затеянных ими против его воли делах, прикрывать их старые тупые задницы от возмездия, которое в противном случае неминуемо постигло бы и его, встречаться с ними, выслушивать их идиотские шуточки и все время ждать, что однажды кто-то из них – или Бегунок со своей самоуверенной наглостью, или Кот с его непроходимой тупостью – совершит фатальную ошибку, которую ему уже не удастся исправить.