Книга Дальтоник - Алексей Слаповский

— Неужели вот так с деньгами и поехал?

— Вполне мог.

— Значит, у него их наверняка отобрали.

— Скорей всего. Хотя, не дурак же он, — сказал Гоша. — Зачем ему брать все деньги? Этот обокраденный заявил, что десять тысяч долларов там было. Килька, наверно, спрятал, а сколько-то взял с собой. Я бы так сделал.

— Ему двенадцать лет, он совсем ребенок.

— Хитрый ребенок, я-то его знаю. То притворится, будто ему лет восемь, то такой умный становится, будто пятнадцать. Мать звонила, кстати, — вспомнил Гоша.

— Откуда?

— Из деревни, сказала, что Геран скоро приедет, а она останется там дня на три.

— Ясно. А если Килил опять убежит?

— Он и при матери убежит, какая разница?

— Зачем они тогда его отпускают?

— А куда его? В колонию?

— Не хотелось бы.

Полина замолчала, думая о том, зачем Кильке столько денег. Вот взять бы у него взаймы с отдачей. Исполнится ему восемнадцать, она вернет с процентами. Через шесть лет она наверняка будет богаче, чем сейчас. Намного. (Если жива останется, подумала Полина, но не всерьез, а по привычке.) А на десять тысяч можно отлично свою жизнь устроить: снять квартиру, а потом... Сначала снять квартиру, а потом будет видно. В конце концов, обнаглеть, найти мужчину не слишком противного и устроиться при нем на четких материальных условиях.

Гоша тоже думал о деньгах. О тех пяти тысячах, которые нужны для вступления в ПИР.

Килила им выдали не сразу. Какая-то тетка в милицейской форме, крашеная блондинка, сначала расспрашивала их, потом позвала за собой, начали ходить по коридорам и кабинетам, тетка скрывалась за дверьми, говоря: «Посидите!» — приходилось сидеть и ждать. Наконец позвала в собственный кабинет с табличкой «Инспектор по делам несовершеннолетних Самсонова М. И.» Туда привели и Килила.

— Вот что, — сказала Самсонова Килилу. — Отдавать тебя вообще-то не следует. Ты, я вижу, опять убежишь. А?

— Не убегу! — шмыгнул носом Килил, показывая, что он готов и заплакать, если надо. Килил давно понял, что взрослые любят, когда перед ними раскаиваются и жалобятся, хоть и редко верят раскаянью и жалобам. Но это их успокаивает, им начинает казаться, будто они сделали все, что могли.

— Да хоть и убегай! — поощрила инспекторша с неприятной улыбкой. — Тебе же хуже. Сообщите вашим родителям, когда приедут, — обратилась она к Гоше и Полине, — что их сын теперь состоит на учете. Как бегун и как подозреваемый в воровстве. У меня вся информация есть, — хлопнула она по папке.

— Дело не завели, насколько я знаю, — сказал Гоша.

— Дело не завели, а подозрение осталось. А дело завести — пять секунд. Теперь слушай, — начала она объяснять Килилу. — Допустим, ты бежишь. Ты на учете, в картотеке, тебя найти — раз плюнуть, хоть ты в тайге скройся. Тебя ловят. Лишают твою маму родительских прав, могут передать сестре опекунство, но, я думаю, у нее своя жизнь, — покосилась Самсонова на Полину с легкой усмешкой, показав этим, что она и Полину, и ее жизнь видит насквозь, и оценивает не положительно, — поэтому, скорее всего, попадешь ты все-таки в колонию для несовершеннолетних. Понял?

— Понял, — буркнул Килил.

— Ничего ты не понял! — сделала мгновенный вывод опытная инспекторша. — Им хоть кол на голове теши, — сказала она Гоше и Полине. — Бегут и бегут, хоть ты что! И ладно бы бежали, гибнут ведь! Или попадают в руки к сволочам, которые из них калек делают и заставляют нищенствовать. Видели без рук, без ног детишек? Думаете, от природы такие?

— Ужас какой! — испугалась Полина.

— Это не ужас, это наша современная жизнь! А то берут ребенка, расчленяют и продают его органы за большие деньги. Это вам как?

Килил слушал, слегка приоткрыв рст. Он, в отличие от сестры, не испугался, он был уверен, что не дастся никому в руки, не позволит себя искалечить или расчленить, просто Килил любит всякую занимательную информацию.

— Ну? Что будем делать? — спросила Килила инспекторша, имевшая привычку, общую для всех чиновных людей: уже приняв в уме решение, добиться от других слов о желательности принятия именно этого решения.

— Отпустите, не побегу я никуда! — сказал Килил.

— А деньги ты брал или не брал? Какие деньги, кстати, у кого? — спросила Самсонова Гошу и Полину. — Я в отдел звонила, толком ничего не объяснили.

— Это выдумки все, — сказал Гоша. — У одного человека украли сумку на рынке, а рядом был Кирилл, вот он на него и подумал. Никаких доказательств.

— Да? Ничего, рано или поздно все прояснится. И тогда уж точно колония. Самого строго режима, понял меня, Кирилл? А оттуда, честно тебе могу сказать, нормальными людьми уже не выходят. Если выходят вообще. А чаще всего переходят уже в подростковую колонию, а потом во взрослую тюрьму вообще. Понял?

Килил в очередной раз кивнул.

— Ну, поверю тебе! Ты с виду разумный человечек, Кирилл, подумай, сколько горя ты себе и близким можешь принести! — воскликнула инспекторша с неожиданной теплотой, которая была на самом деле педагогически необходимой нотой. После этого она дала подписать Полине какие-то бумаги, и всех отпустили.

Килил шел домой между братом и сестрой, а они поглядывали на него, словно опасаясь, что он незамедлительно может дать деру.

— Ты в самом деле, — сказал Гоша, — не сходи с ума. Ты чего сбежать-то решил?

— Не сбегал я, а просто. Очень приятно, когда думают, что ты вор!

— Никто и не думает. Просто могло быть, что ты случайно. А потом испугался.

Полина поняла, к чему клонит Гоша. И подхватила:

— Теперь только глупить не надо. Если уж так получилось, надо все продумать.

— Признаваться теперь уже нельзя, — сказал Гоша. — Тогда колония, в самом деле. Ты лучше бы отдал в надежные руки, а тебе бы выдавали, сколько надо, чтобы никто не заметил.

Килил молчал.

— В самом деле, — сказала Полина. — Это все равно что тебе, допустим, машину подарили. А ездить ты все равно не можешь. И получается: и ты не ездишь, и никто не ездит.

— Ага, вам отдать! — проворчал Килил.

Гоша и Полина переглянулись. Слова Килила были для них признанием. Но Килил это уже понял и исправился.

— И никто мне машину не дарил. И денег я никаких не брал! Ясно? Купите лучше пожрать что-нибудь!

— А что, у тебя милиция всё отобрала? — спросил Гоша.

— Какое всё-то? У меня ни копейки с собой не было!

Гаша и Полина опять переглянулись. Это «с собой» для них тоже показалось косвенным признанием.

17

Что-то случилось со временем. М. М. начал подозревать, что и оно каким-то образом оккупировано. По крайней мере, раньше оно шло значительно быстрее. А теперь еле-еле ползет. М. М. не хочет бездействовать, он хочет участвовать в судебном процессе. Он готовит речь. Он раскроет глаза всем в этой речи. Журналисты хоть и сволочи со своей купленной смелостью, но они не могут не клюнуть на сенсацию. С другой стороны, есть и другие безотлагательные дела по выявлению гримас режима. М. М. с недавних пор почувствовал себя солдатом невидимого фронта, бойцом распыленной армии или, лучше сказать, партизаном-одиночкой. Он живет теперь не просто так, не как человек и пенсионер и даже не как гражданин, он живет, ощущая постоянную необходимость сопротивления. Он не боится теперь ходить через подземный переход, он подставляет себя зондеркомандовцам, которые, видя пожилого небритого человека, очень похожего на арзезина, охотно его останавливают и проверяют документы. Но не так просто все теперь, не так просто.