Книга Убийственная красота - Фридрих Незнанский

— Вы меня не узнали? Самойлович. — Он протянул руку.

— Здравствуйте, — пожал руку фээсбэшника Турецкий, начисто забыв, как того зовут.

— Что вы здесь? У вас оперативное задание?

Саша отрицательно мотнул головой.

— Так зачем вы здесь?

— У него там жена с дочкой в заложниках, — объяснил кто-то из саперов.

— Пройдемте со мной.

Самойлович взял его под руку и повел по коридору.

— Я дам машину, вас отвезут домой.

— Я никуда не поеду, — процедил Турецкий. — Я тоже могу что-то делать…

— Что?

— Все, что потребуется.

Они проходили мимо двери, за которой скрылся Грязнов.

— Мне туда. — Саша почти вырвался из рук Самойловича.

— Какое совпадение! Мне тоже именно туда!

Они вошли в комнату, где по разным углам расположились несколько групп. Грязнов, с трубкой телефона в руке, сидел в дальнем конце комнаты. Рядом с ним — еще двое. Они что-то записывали, отмечали на плане.

Увидев Сашу, Грязнов знаком велел ему оставаться на месте. Саша остановился.

Самойлович подошел к другой группе. Было слышно, как он вполголоса говорит:

— Там же не просто предприятие. У них там есть музей особо опасных вирусов и бактерий. А если будет взрыв? Они же стенка в стенку. Туда немедленно нужно отправлять людей. Вскрывать музейные холодильники, все это нужно срочно эвакуировать.

— Так людей мало. Один директор предприятия примчался. И пара замов и научных сотрудников. Больше никого не нашли. Никто к телефону не подходит. Боятся, что ли? Можно еще несколько сотрудников привезти. Так ведь это время. А все может случиться каждую минуту. И представляете, что мы получим? Бактериологическую атаку.

— Я пойду! — кинулся к Самойловичу Турецкий.

— Вам-то зачем? Вы же не знаете, где у них что лежит.

— Я буду помогать. Нужно же все вынести, и как можно быстрее.

К ним подошел Грязнов.

— Я думаю, Турецкий должен идти. Он мужик здоровый. Килограммов пятьдесят оттащит, — как бы пошутил Грязнов.

— Семьдесят, — заверил Турецкий.

— Идешь на рекорд. — Слава хлопнул его по плечу.

И, обернувшись к Самойловичу, добавил:

— Возьмите Турецкого. У него в зале жена и дочь.

— Я знаю.

— Так пусть он поможет! Его нужно чем-то отвлечь!

— Да на каком основании я его возьму?

— Это следственное мероприятие! — отчеканил вдруг Турецкий. — По имеющимся оперативным данным, на территории данного предприятия функционирует подпольная клиника, не имеющая разрешительных документов на свою деятельность! Мы выслеживали их два месяца! И только сегодня стало ясно, что клиника базируется именно здесь! И я настаиваю на своем участии в осмотре предприятия! Как руководитель оперативно-следственной группы! У меня полномочия от Меркулова!

— Хорошо, хорошо, вы пойдете, — тихо, как душевнобольному, ответил Самойлович.

Он помнил, как они прошли сквозь вахтерку, снабженную монитором — острым глазом «старшего брата», — о котором говорил Фонарев.

Не зря, видимо, столь тщательно охранялись эти чертоги. Группа из спецов предприятия уверенно вела группу поддержки по темным коридорам, которые пронизывались тонкими лучами фонарей. Холодильные камеры были вскрыты, музейные биопрепараты эвакуированы.

И отсек под названием «клиника доктора Литвинова» они тоже обнаружили. Саша прошел по помещениям клиники, нашел лабораторию, где в термальных комнатах были найдены лежащие плашмя уже знакомые ему флакончики. Со смешными, сдвинутыми вбок завинчивающимися пробками. Маркировка на флаконах гласила: «стволовые клетки».

Все, как в лаборатории Нестерова. В холодильниках были обнаружены эмбрионы.

А потом опять провал памяти.

…Он не помнил, когда стало ясно, что вот-вот начнется штурм.

Он видел на одном из штабных мониторов, как бойцы группы «Альфа» замерли в разных точках. Он видел одного из них крупным планом. Видел, что тот вооружен снайперской винтовкой ижевского завода, СВ-99.

Он механически проговаривал про себя технические характеристики этого оружия: вес — 3,5 килограмма, поражает цель с расстояния 150 метров. Винтовка, незаменимая при борьбе с террористами, так как пригодна для использования в закрытых помещениях. Поскольку оснащена мягкими свинцовыми пулями, не дающими рикошета. То есть эти пули, попав в бандита, не должны отрикошетить в заложника! В заложницу! В заложников! Не должны!

Не должны!

Когда он узнал, что будет пущен газ, штурм уже начался.

Он не помнил, как оказался возле дверей ДК, откуда спецназовцы выносили людей. Поначалу их просто складывали на ступенях. Начали подъезжать машины «скорой», автобусы. Он искал своих и все не находил их, пока не услышал: «Папка!»

Нинку нес на руках здоровенный альфовец. Она пыталась брыкаться, дурочка.

— Ниночка! Девочка! Где мама? — заорал Турецкий, бросаясь к дочери.

— Так вот же она.

Ирину вынес другой спецназовец. Саша кинулся к жене, перехватил на свои руки, крепко прижал.

— Эй, мужик! Ты ее не прижимай, дурила! Ей воздух нужен!

…Он не помнил, как они оказались в больнице. Помнил палату, где под капельницей лежала бледная Ирина. А рядом, под другой капельницей, — Ниночка. В палате были еще какие-то люди. Но он никого не видел. Он сидел на колченогой табуретке между своими девочками.

Держал их за руки, боясь, что они вдруг изчезнут, истают в воздухе. И тогда ему незачем будет жить.

— Как ты, Нинуся?

— Ой, я отлично, папка! Все было так интересно! У меня сосед, представляешь, это был артист, который играл Саньку Григорьева в юности. Ну вот. Я ему и говорю, что жалко, что я не досмотрела спектакль. Потому что нас взорвут и я уже не узнаю, чем все кончилось. А он, представляешь, он все мне рассказал. До конца. Весь сюжет. А потом мама накрыла меня своей кофтой и я потеряла сознание. А очнулась на руках у дяденьки-спецназовца. И сразу тебя увидела. Нам повезло: мы сидели близко к выходу.

— Здорово! — Саша, чтобы скрыть слезы, повернулся к Ире.

— Я ужасно выгляжу, — говорила она.

— Ты выглядешь лучше всех женщин в мире. Я буду носить тебя на руках. Всю жизнь. Я никому тебя не отдам.

— У меня полно морщин, — чуть улыбнулась Ирина.

— У тебя самые красивые морщинки на свете. И я очень, очень люблю каждую из них. И буду любить их всегда.

— Ты врешь, Турецкий, — слабым голосом откликнулась жена.

— Чтоб мне сдохнуть, — поклялся он.