Книга Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во времена Лодовико это была вторая по величине церковь в мире, занимавшая 120 000 квадратных футов; сегодня она уступает по размерам собору Святого Петра и Севильскому собору; но она по-прежнему гордится своей длиной и шириной (486 на 289 футов), высотой в 354 фута от земли до головы Богородицы на шпиле купола, 135 пинаклями, которые рассыпают ее славу, и 2300 статуями, которые украшают пинакли, колонны, стены и крышу. Все это — даже крыша — было построено из белого мрамора, кропотливо доставленного из дюжины каменоломен в Италии. Фасад слишком низок для своей ширины, но при этом скрывает изысканный купол. Нужно быть в воздухе, чтобы увидеть этот лабиринт молящихся сталагмитов, поднимающихся из земли; или снова и снова обходить вокруг огромного дольмена, среди множества контрфорсов, чтобы ощутить экстравагантное величие массы; или пройти по узким и кишащим улицам города и внезапно выйти на огромную открытую площадь Пьяцца-дель-Дуомо, чтобы увидеть все великолепие фасада и шпиля, превращающего солнце Италии в сияние камня; Или пройти вместе с народом через порталы в какой-нибудь святой день, и пусть все эти пространства, колонны, капители, арки, своды, статуи, алтари и цветные стекла передадут без слов тайну веры, надежды и обожания.
Как кафедральный собор является памятником Джангалеаццо Висконти, а Чертоза в Павии — святыней Лодовико и Беатриче, так и Оспедале Маджоре, или Большой госпиталь, — простой и величественный памятник Франческо Сфорца. Чтобы оформить его в манере, «достойной герцогского владения и столь великого и прославленного города», Сфорца привез из Флоренции (1456) Антонио Аверулино, известного как Филарете, который выбрал для него величественную форму ломбардского романского стиля. Браманте, вероятный архитектор внутреннего двора или кортиле, обратил его к двойному ярусу круглых арок, каждый ярус которых был увенчан элегантным карнизом. Большой госпиталь оставался одной из главных достопримечательностей Милана, пока Вторая мировая война не оставила большую его часть в руинах.
По мнению Лодовико и его двора, верховным художником в Милане был не Леонардо, а Браманте, поскольку Леонардо открыл своему времени лишь часть себя. Донато д'Аньоло родился в Кастель-Дуранте близ Урбино и начал свою карьеру как живописец, получив прозвище Браманте, означающее человека, охваченного ненасытными желаниями. Он отправился в Мантую, чтобы учиться у Мантеньи; он научился достаточно, чтобы написать несколько посредственных фресок и великолепный портрет математика Луки Пачоли. Возможно, в Мантуе он познакомился с Леоном Баттистой Альберти, который проектировал церковь Сант-Андреа; в любом случае повторяющиеся эксперименты с перспективой привели Браманте от живописи к архитектуре. В 1472 году он был в Милане, изучая собор с интенсивностью человека, решившегося на великие дела. Около 1476 года он получил шанс проявить свои способности, спроектировав церковь Санта-Мария вокруг маленькой церкви Сан-Сатиро. В этом скромном шедевре он показал свой особый архитектурный стиль — полукруглые апсиды и ризницы, восьмиугольные купола и круглые купола, увенчанные изящными карнизами, и все это теснилось друг на друге в увлекательном ансамбле. Не имея места для апсиды, Браманте, резвясь с перспективой, расписал стену за алтарем изображением апсиды, сходящиеся линии которой создают полную иллюзию пространственной глубины. К церкви Санта-Мария-делле-Грацие он добавил апсиду, купол и прекрасные портики клуатра, которые стали еще одной жертвой Второй мировой войны. После падения Лодовико Браманте отправился на юг, готовый разрушить и перестроить Рим.
Скульпторы при дворе Лодовико не были такими гигантами, как Донателло и Микеланджело, но они вырезали для Чертозы, собора и дворцов сотню фигур с завораживающим изяществом. Горбуна Кристофоро Солари (il Gobbo) будут помнить до тех пор, пока сохранится его гробница Лодовико и Беатриче. Джан Кристофоро Романо покорил все сердца своими мягкими манерами и прекрасным пением; он был главным скульптором в Чертозе, но после смерти Беатриче поддался годичному настоянию и уехал в Мантую. Там он вырезал для Изабеллы прелестный дверной проем ее кабинета в Парадизо и высек ее изображение в одном из лучших медальонов эпохи Возрождения. Затем он переехал в Урбино, чтобы работать для герцогини Элизабетты Гонзага, и стал ведущей фигурой в «Придворном» Кастильоне. Величайшим миланским резчиком по медальонам был Кристофоро Фоппа по прозвищу Карадоссо, который вырезал сверкающие драгоценные камни, которые носила Беатриче, и заслужил зависть Челлини.
За поколение до появления Леонардо в Милане были хорошие художники. Винченцо Фоппа, родившийся в Брешии и получивший образование в Падуе, работал в основном в Милане; его фрески в Сант-Эусторджо были знамениты в свое время, а его «Мученичество святого Себастьяна» до сих пор украшает стену в Кастелло. Его последователь Амброджо Боргоньоне оставил нам более приятное наследие: Мадонны в галереях Брера и Амброзиана в Милане, в Турине и Берлине, все в чистых традициях теплого благочестия; восхитительный портрет Джангалеаццо Сфорца в детстве в коллекции Уоллеса в Лондоне; и в церкви Инкороната в Лоди — Благовещение, которое является одним из самых удачных воплощений этой сложной темы. Амброджио де Предис был придворным художником Лодовико, когда туда прибыл Леонардо; кажется, он приложил руку к «Деве со скал» Леонардо; возможно, он написал пленительного ангела-музыканта в Лондонской Национальной галерее; но его лучшими реликвиями являются два портрета, хранящиеся сейчас в Амброзиане: один — очень серьезного молодого человека, личность которого неизвестна;* другой — молодой женщины, которую сейчас принято отождествлять с родной дочерью Лодовико — Бьянкой. Редко кому из художников удавалось уловить противоречивое очарование девушки, невинно скромной и в то же время гордо сознающей свою простую красоту.
Города, подчиненные Милану, пострадали от переманивания талантов в столицу, но некоторые из них сумели занять достойное место в истории искусства. Комо не довольствовался тем, что был лишь миланскими воротами к озеру, которое принесло ему славу; он также гордился своей Торре дель Комуне, своим Бролетто и, прежде всего, своим