Книга Лэйси из Ливерпул - Маурин Ли

— Боже мой, Кормак Лэйси! От твоих проницательных глаз ничего не ускользнет.

Фиона ушла делать бутерброды. Кормак прислонился к стенке домика, внезапно осознав, что вдалеке играет музыка. Он забыл, где находится. На лужайке было шумно. Родители вели детей после концерта домой, а опоздавшие, наоборот, шли на него. Две девушки, празднично одетые, ехали туда на велосипедах — он готов был держать пари, что окрестная молодежь вовсе не была так настроена против фестиваля, как старшее поколение.

Над головой простерлось чистое небо сапфирового цвета, на котором сверкали звезды и сияла полная луна, но у самого горизонта уже собирались черные тучи, непроницаемые, как горы. В этом огромном мире Кормак почувствовал себя песчинкой — маленькой и незначительной. Если смотреть с этой точки зрения, то бомба, взорвавшаяся в его двадцать первый день рождения, представлялась событием тривиальным, недостойным внимания.

Он с удовольствием закурил бы косячок, но травка лежала под подушкой в фургоне, а он пока еще не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы вернуться туда. Кстати, Фиона могла неодобрительно отнестись к травке. Он был благодарен сестре за то, что она помогла ему снова обрести почву под ногами, показала ему, что у него есть будущее.

Как только представится возможность, он, не подводя своих друзей, заберет Полу и они перестанут жить так, как живут сейчас, перестанут бесцельно прожигать жизнь, и…

Кормак очнулся от своих мечтаний. Мимо шли двое голых по пояс молодых парней, они поддерживали девушку, которая ковыляла между ними. В свободной руке каждый из парней держал по бутылке местного сидра, убойного пойла. Девушка споткнулась. Парни грубым рывком заставили ее выпрямиться. Один из них погладил ее ниже спины, запустив руку под хлопчатобумажное платье, которое выглядело странно знакомым.

Пола! Она редко пила. Полбутылки этой жуткой смеси, и она превратится в бесчувственное бревно. Могло быть так, что ее вели обратно в фургон для ее же собственного блага, но Кормак сомневался в этом. Он вскочил на ноги. Он должен спасти Полу.

Когда из домика появилась Фиона с чаем и бутербродами, ее брата и след простыл.

* * *

Это могло продолжаться до бесконечности: безделье, травка, выпивка, езда в никуда, если бы Пола вдруг не обнаружила, что беременна.

— Я могу найти деньги на аборт, — сказал Фрэнк, когда они уселись за стол, чтобы посовещаться. Все они были как на иголках, ожидая, когда же у Полы начнется менструация, но она уже пропустила два срока и определенно была беременна. Они сидели, нацепив на себя все имевшиеся пальто и куртки: на дворе стоял ноябрь, и никто из них не имел понятия, как натопить в фургоне, кроме как включить масляный обогреватель, от которого Уолли начинала мучить астма. — В этой стране ведь разрешены аборты?

Этого никто не знал.

— Я не хочу делать аборт, — с вызовом заявила Пола. — Я хочу ребенка. — Она прижала руки к животу, как будто уже ощущая его внутри.

— Не говори глупостей, — резко бросила Таня. — Такая жизнь не для ребенка. — Появление ребенка осложнит их и без того запутанное существование. Таня рассуждала здраво. Кормаку иногда казалось, что она здесь только для того, чтобы позлить свое семейство, и твердо намеревалась возвратиться домой, как только решит, что уже достаточно разозлила его.

— Я уеду, — сказала Пола. — Я найду где жить, скорее всего сниму комнату на двоих где-нибудь в Лондоне. Государство поддержит меня, то есть я хотела сказать — нас.

— Кто отец? — спросил Уолли.

— Откуда мне знать? Это или ты, или ты, или ты. — Пола кивнула на каждого из трех мужчин по очереди.

— Боюсь, что не смогу назначить тебе денежного содержания, Пола.

— А тебя никто и не просит об этом, Уолли.

— Я куплю тебе коляску, пеленки и все, что полагается, моя милая.

— Спасибо, Фрэнк.

— Поедем со мной в Ливерпуль, я хочу, чтобы ты жила со мной, Пола, — заявил вдруг Кормак, морщась от боли, которую доставлял ему массаж запястья, сломанного два года назад, когда он спас Полу от рук двух негодяев, собравшихся уволочь ее в свой почтовый грузовичок.

Все с удивлением уставились на него, включая Полу.

— Эй, старик, тебе не кажется, что это немного слишком? — растерянно пробормотал Уолли.

— Жить с тобой, Кормак? — Серые глаза Полы улыбнулись ему. — Что же, я буду очень рада.

— Ну вот, все решилось, — произнесла Таня таким голосом, словно они обсудили, в какой пивной бар им пойти. — Кому приготовить чай?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Билли Лэйси вышагивал по Док-роуд. На руке у него повисла женщина, имени которой Билли не мог вспомнить. Стоял август, было по-прежнему очень жарко — в этот самый момент Кормак сидел в Норфолке на лужайке вместе со своей сестрой, Фионнуалой.

Доки[6] уже не была такой шумной, как в пору молодости Билли, когда они с Джоном приходили сюда поглазеть на корабли. Теперь здесь почти не было ни движения, ни кораблей. Исчезли даже запахи: мускусный аромат специй, кофе, ароматизированного чая и тот странный запах пыли, который присущ только коврам. Он считал недопустимым, что этот район Ливерпуля, где раньше жизнь била ключом, так заброшен и медленно умирает. Только луна, отплясывающая чечетку в темно-синем небе — Билли был пьян, — и высоченные кирпичные стены доков да еще гигантские ворота оставались прежними.

Невзирая на отвисшие щеки, двойной подбородок и огромное пивное брюхо, которое давным-давно уничтожило всякий намек на талию, в свои пятьдесят четыре года Билли по-прежнему выглядел достаточно импозантно, сохранив густые темные волосы и прямой разворот широких плеч. Сейчас его дородное тело облегал дешевый костюм, пиджак был распахнут, потому что пуговицы не застегивались на животе. Он шествовал с важным и уверенным видом, провожаемый женскими взглядами. Подружка, имени которой он не помнил, вела его домой выпить по последней на сон грядущий. Билли не был уверен, чего он ожидает с большим нетерпением — выпивки или того, что последует за ней.

— У тебя есть супружница? — поинтересовалась дама.

— Она меня оставила, — солгал Билли. Уже долгие годы, начиная, наверное, с самого первого дня после своего бракосочетания, ему хотелось, чтобы Кора покинула его. Да он ушел бы и сам, вот только лень было заниматься поиском нового жилья. Как бы то ни было, он сам готовил себе еду, застилал кровать, стирал. Во всяком случае на Гарибальди-роуд ему было удобно. Они с Корой почти не разговаривали, и он бы не возражал, чтобы она до конца своих дней не открывала рта. Некоторое неудобство доставлял Морис: сначала он сидел в тюрьме, потом ушел из дома, впрочем, у Билли никогда не было чувства, что Морис — его родной сын. Он принадлежал Коре, которая испортила парня, балуя его, когда не лупцевала этим чертовым хлыстом. Билли сознавал, что должен положить этому конец, но никогда не мог серьезно противостоять жене.