Книга Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди царского окружения родилась мысль попытаться аннулировать принятое решение. Что такая мысль действительно была, видно из записей, довольно противоречивых, действовавших лиц. Наибольшее значение, естественно, может иметь современная запись Дубенского, помеченная 4 час. 45 мин.: «Сейчас узнал в поезде Государя, что события идут все страннее и неожиданнее… Государь, дабы не делать отказа от престола под давлением Гучкова и Шульгина, неожиданно послал ответ телеграммой с согласием отказаться от престола. Когда Воейков узнал это от Фредерикса, пославшего эту телеграмму, он попросил у Государя разрешение вернуть эту телеграмму. Государь согласился. Воейков быстро вошел в вагон свиты и заявил Нарышкину (нач. воен. поход. канц.), чтобы он побежал скорее на телеграф и приостановил телеграмму. Нарышкин пошел на телеграф, но телеграмма ушла, и нач. тел. сказал, что он попытается ее остановить. Когда Нарышкин вернулся и сообщил это, то все стоящие здесь, Мордвинов, Штакельберг и я, почти в один голос сказали: “все кончено”. Затем выражали сожаление, что Государь так поспешил, все были расстроены, насколько могут быть расстроены эти пустые, эгоистичные в большинстве люди». В дальнейшем историограф записал: «Оказалось, что телеграммы Рузский не успел передать, она задержана до приезда Гучкова и Шульгина. Долго разговаривали все, и Воейков, по моему настоянию, пошел и сказал Государю, что он не имеет права отказываться от престола только по желанию Временного правительства и командующих фронтами… Я доказывал, что отречение вызовет междоусобицу, погубит войну и затем Россию». Дальнейших записей Дубенского мы пока не знаем. В Чр. Сл. Ком. Дубенский, комментируя свои записи, сказал: «Все эти соображения были совершенно не признаны Государем Императором… Насколько мне известно, он к этому отнесся довольно спокойно: “Раз этого желают, раз командующие армиями написали, приехали представители, значит, воля Божья”».
Воспоминания фл.-адм. Мордвинова дают как бы продолжение прерванных для нас записей Дубенского. Они несколько по-иному изображают свитскую интригу. Узнав от Фредерикса об отречении и о телеграммах, переданных Рузскому, и боясь, что Рузский поспешит их отправить, между тем как приезд думских уполномоченных может изменить положение («может, Шульгин и Гучков… сумеют отговорить и иначе повернуть дело… Ведь мы не знаем, что им поручено и что делается там у них»), чины свиты («мы все») убедили министра Двора пойти к Государю и добиться приказа «взять телеграммы от Рузского». Фредерикс пошел и через несколько минут вернулся с соответствующим распоряжением. Тогда к Рузскому был послан Нарышкин, вернувшийся, однако, с пустыми руками. Свиту решение Рузского о предварительном свидании с думскими уполномоченными «взволновало… необычайно»: «В желании Рузского настоять на отречении и не выпускать этого дела из своих рук не было уже сомнений». «Мы вновь пошли к Фредериксу просить настоять перед Е. В. о возвращении этих телеграмм, а проф. Федоров, по собственной инициативе, направился к Государю. Было около четырех часов дня, когда С.П. вернулся обратно в свое купе, где большинство из нас его ожидало. Он нам сказал, что вышла перемена и что все равно прежних телеграмм теперь нельзя послать: «Я во время разговора о поразившем всех событии, – пояснил он, – спросил Государя: “Разве, В.В., Вы полагаете, что Алексея Ник. оставят при Вас после отречения?” – “А отчего же нет? – с некоторым удивлением спросил Государь. – Он еще ребенок и, естественно, должен оставаться в своей семье, пока не станет взрослым. До тех пор будет регентом Михаил Александрович”. – “Нет, В.В., – ответил Федоров, – это вряд ли будет возможно, и по всему видно, что надеяться на это Вам совершенно нельзя”202. Государь, по словам Федорова, немного задумался и спросил: “Скажите, С.П., откровенно, как Вы находите, действительно ли болезнь Алексея такая неизлечимая?” – “В.В., наука нам говорит, что эта болезнь неизлечима, но многие доживают при ней до значительного возраста, хотя здоровье Ал. Ник. и будет всегда зависеть от всяких случайностей”203. – “Когда так, – как бы про себя сказал Государь, – то я не могу расстаться с Алексеем. Это было бы уже сверх моих сил… к тому же раз его здоровье не позволяет, то я буду иметь право оставить его при себе…» Кажется, на этих словах рассказа, потому что других я не запомнил, вошел… гр. Фредерикс, сходивший во время нашего разговора к Государю, и сообщил, что Е. В. приказал потребовать от Рузского задержанные им обе телеграммы, не упоминая ему, для какой именно это цели. Нарышкин отправился вновь и на этот раз принес их обратно».
История с телеграммами остается неясной. Итоги Мордвинов знал, в конце концов, из вторых рук. Он сам признается: «Нас по обычаю продолжали держать в полной неизвестности и, вероятно, по привычке же даже и на этот раз забыли о нашем существовании». Мордвинов ошибся – телеграммы не были возвращены. О вторичной попытке получить назад телеграмму об отречении упоминал и сам Рузский в беседе с Андр. Вл.204. По словам Рузского, это было уже в момент, когда приближался поезд с думскими уполномоченными. Уступил Царь настойчивым обращениям окружающей свиты? Возможно, что у него в последнюю минуту блеснула надежда на некоторый просвет. В 6 ч. 55 м. Царю была передана та телеграмма Родзянко от имени Временного Комитета, в которой говорилось о конструировании совета министров под председательством Львова, о подчинении войск новому Правительству и о необходимости для установления полного порядка командировать в Петербург ген. Корнилова. Мы видели, что даже Алексеев в Ставке из этой телеграммы делал вывод о перемене настроений в Петербурге и, следовательно, возможности изменения в вопросе об отречении. Так, по-видимому, представлялось одно время и Рузскому. Ген. Данилов вспоминает, что Рузский ему говорил (при вечернем свидании), что он посоветовал Государю задержать отправку телеграмм до беседы с ожидавшимися делегатами, приняв в соображение, что едет Шульгин, «слывший всегда убежденным и лояльным монархистом»205, – «не повернулись ли дела в столице таким образом, что отречение Государя явится ненужным, и страна окажется удовлетворенной созданием ответственного министерства». Но все-таки наиболее естественно предположить, что
