Книга 1918-й год на Востоке России - Коллектив авторов -- История

ячейки организаций возникали к зиме 1917 года повсеместно. В мелких центрах политические и военные составляли одно целое, в крупных же образовывались раздельно и только лишь с течением времени переходили на совместную координированную работу.

Я был в январе 1918 года проездом в Москве и, уже принимая в то время близкое участие в работе одной из провинциальных ячеек Поволжья, разыскал в Москве людей, которые, по моим соображениям, должны были сочувствовать переживаемому нами и потому не сидеть со сложенными руками.

Найдя интересующих меня людей, я увидал, что они, отбросив тогда всякую партийность, уже признали как единственное государственное начало Добровольческую армию, начавшую тогда свою деятельность на Дону, и старались направлять свою деятельность в соответствии с ее.

Мне было дано поручение, как ехавшему в Петроград и знакомому по войне с некоторыми центральными учреждениями, связаться с ними. Это было мной исполнено, но тогда Петроград уже работал самостоятельно, и потому практически это имело мало значения. По возвращении через довольно короткий промежуток времени в Москву я был послан одним из крупных политических объединений, начавшим тогда принимать более определенные формы, в Среднее Поволжье, куда в течение марта 1918 года и съездил, побывав в Самаре, Саратове и Пензе.

Везде в этих местах ячейки нашлись, но носили они различный характер. Так, например, в Саратове была хорошая военная организация, и, начнись тогда, как многие и ожидали, восстания в столицах или приблизься части генерала Алексеева с Дона, эта ячейка могла бы сыграть серьезную роль, захватив в свои руки город Саратов, который тогда был для большевиков очень важен как база в их борьбе с уральскими казаками, не признавшими до того времени власти коммунистов. Эта же группа держала связь с Уралом.

В Самаре политическая организация, которую мне пришлось нащупать, была близка к местным социалистическим кругам, и впоследствии, при обстреле Самары летом 1918 года, эта организация выявилась, оказав при занятии города помощь в борьбе с местными красными войсками.

В Самару я попал в момент выступления анархистов, матросов и местных извозчиков против Советов. Это оригинальное соединение произошло вследствие того, что извозчики, предъявившие экономические требования к власти, были поддержаны матросами, находящимися в городе и на волжских пароходах, а также анархистами, игравшими почти везде в это время по городам довольно серьезную роль. Это вообще был момент анархии, Советы устанавливали свою власть, в городах происходили налеты различных банд, действовала еще самоохрана из городских жителей; власть же большевиков проявлялась в требовании с обывателей контрибуций и в арестах обывателей за ее неуплату.

Из Самары я проехал в Пензу. Пенза в ту пору производила с виду более спокойное впечатление. Эсеровские и другие комитеты времен последнего периода власти Временного правительства были заменены Советами лишь в январе месяце, и притом это произведено было большевиками так несмело, что власть их, казалось, будет весьма недолговечной. Кроме этого, местный губернский комиссар по фамилии Кураев, по-видимому более идейный человек, чем какие встречались в других городах, оказался довольно культурным и дикостей проявлялось значительно менее. А это клало известный отпечаток на весь город. Зато в следующий период, к осени того же года, говорят, этой местности пришлось перенести все ужасы жестокого террора, проявленного председательницей Чрезвычайной комиссии, видимо извращенной садисткой, еврейкой по фамилии, кажется, Бош. Она так зверствовала, что сам Троцкий обратил на нее внимание и отозвал ее оттуда.

Пензенский кружок оказался довольно незначительным и особенно страдал из-за отсутствия денежных средств, но имел хорошие связи с окружающими губерниями, организовал в свое время ячейки, помещая их в различные продовольственные отряды и части милиции, имел связь с крепкими крестьянами. При наступлении армии с Дона эта местность должна была играть роль плацдарма перед Волгой и казачьими войсками, кои в Оренбурге организовывал атаман Дутов, а на Урале генерал Мартынов[47], мобилизовавший своих казаков и не допустивший туда большевиков.

Одним словом, работа везде шла, и она могла бы принести существенную помощь, если бы Добровольческая армия была в состоянии перейти в наступление. Однако этого не произошло, деньги, которые обещали дать французы, даны не были.

Путешествие, которое мне тогда пришлось совершить по железным дорогам, было почти невообразимым. Не говоря уже о разбитых окнах и дверях, опоздании поездов на полсуток и более, страшном холоде в теплушках вследствие отсутствия печей и дров, что-то неописуемое творилось из-за огромного наплыва пассажиров.

По направлению к Волге тянулись тогда солдаты с Кавказского фронта. Вследствие дальности расстояния, непровозоспособности железных дорог по Кавказу, они от Батума и Трапезунда ехали до Новороссийска морем. Выгрузившись там, им приходилось или дожидаться без конца очереди, или проезжать с неимоверными трудностями через места, где шли бои казаков с Красной гвардией. Путь у Ростова тогда был местами разрушен, и потому возвращающимся домой солдатам приходилось ехать окружным путем через Царицын, что их очень задерживало.

Настроение солдат, я бы сказал, было довольно спокойное и не столь большевистское, как у солдат с Западного фронта. Но рассказы их о распродаже полкового и казенного имущества и запасов с присвоением денег в свою пользу были поистине потрясающими. Между прочим, они говорили, как они погрузили на пароход где-то на анатолийском берегу несколько тысяч пудов муки и сахару из своих полковых запасов для продажи их в России, где цена на эти продукты была выше, и по уговору с матросами военного транспорта, на котором они шли, груз должен был быть между ними поделен. Однако, когда они дошли до места назначения, матросы отказались признать договор и, высадив солдат на берег, груза им не выдали, а увезли его куда-то еще в другое место, где думали получить еще большую прибыль.

Часть уцелевших винтовок, которые по приказанию Троцкого должны были быть оставлены на руках солдат, продавались ими на узловых станциях. Покупатели находились, плата в это время колебалась от 25 до 40 рублей за штуку. Настроение, повторяю, у большинства солдат, в особенности у запасных, было довольно миролюбивое, и стремились они лишь домой.

Зато, попав случайно в вагон 4-го класса, который был полон возвращающимися делегатами с крестьянского съезда, я получил совершенно другое впечатление. Это было что-то невозможное! Видно было, что люди наэлектризованы до последней степени руководителями съезда и возвращаются они как настоящие рассадники большевизма. У этих людей все спуталось в голове, для них все мировые вопросы были ясны и решались они весьма просто. С этими надо было быть осторожным, ибо неудачная фраза могла повести к тому, чтобы быть выкинутым без дальнейших разговоров за дверь вагона.

В это время