Книга Пятая труба; Тень власти - Поль Бертрам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бургомистр важно поклонился.
— Ваше приказание будет исполнено. С остальными двумя осуждёнными поступать таким же образом?
— Конечно, конечно.
Я совсем забыл о них. Мне было решительно всё равно, отправятся ли они на тот свет теперь, или потом. Да им, истерзанным на пытке, по-видимому, тоже было всё равно.
Бургомистр поклонился вторично и, подозвав одного из своих подчинённых, о чём-то стал с ним совещаться.
— Больше не будет каких-либо приказаний? — спросил он.
— Нет, никаких.
— В таком случае позвольте мне просить вас пожаловать в городскую ратушу принять ключи от города и приветствие от городского совета. Я буду счастлив, если после этого вы соблаговолите посетить мой скромный дом, чтобы отдохнуть с дороги.
— Благодарю вас. Я не премину быть у вас. А теперь едем!
Бургомистр выступил вперёд и стал кричать:
— Дорогу, расступитесь! Дайте дорогу губернатору города!
Толпа медленно расступилась, и впереди нас оказалось достаточное пространство, чтобы мы могли тронуться в путь. Всё время, пока мы двигались между двумя живыми стенами, не прекращался громкий крик:
— Да здравствует дон Хаим де Хорквера! Я остановился и крикнул:
— Благодарю вас, добрые люди! Не кричите: «Да здравствует дон Хаим», а кричите: «Да здравствует король Филипп!» Поверьте, король ищет справедливости. Он не хочет, чтобы в его владениях были еретики и ведьмы. Их никто не потерпит в христианском государстве, и их нужно жечь. Но он хочет, чтобы их жгли за дело. Поэтому кричите: «Да здравствует король Филипп!»
— Да здравствует король Филипп! — закричали они, хотя и не с прежним энтузиазмом.
Я и не подозревал, что приобрести популярность так легко. Ещё удивительнее было то, что я сделал популярным короля Филиппа, — вещь, которую не всякий испанский губернатор решится проделать в Голландии.
Это показывает, как легко можно было бы управлять этой страной, в которой пролито столько крови. Если б только в Мадриде взялись за ум! Но попробуйте поговорить с попами. Я рад, что они не слыхали этих криков, сидя в Испании. Иначе они положили бы конец моей карьере.
Когда часа через два я шёл вместе с бургомистром к нему в дом, в городе царила полуденная тишина. Улицы были безмолвны и безлюдны. Воздух стал мягким, и в отдалении стлался мягкий туман, блестящий, свойственный северной осени. Пройдя ряд узких переулков, мы вышли на широкий канал. На нас хлынул поток света. Деревья, листья которых уже покраснели от утренних заморозков, стояли как в огне. Дальний изгиб канала пропадал в синеватой дымке тумана.
На улицах уже чувствовалось холодное дыхание приближавшейся зимы, но здесь солнце ещё излучало тепло. В садах, доходивших до самого канала, ещё цвели последние цветы — тёмная мальва и светлая вербена, и между ними носились туда и сюда пчёлы, забывшие о времени года. А надо всем этим было сияющее небо — тёплых, густых тонов на горизонте. Совсем не похоже на ту золотистую пыль, которой покрыта далёкая Кордова. Красиво, впрочем, не менее.
Октябрьское солнце весело врывалось сквозь гранёные окна в дом бургомистра ван дер Веерена. Широкими пятнами зелёного золота ложились его лучи на пол комнаты, в которую мы вошли. Я не успел ничего рассмотреть, так как, заслонив свет из окна, с кресла поднялась женщина и двинулась нам навстречу. Когда свет упал на её лицо, я едва удержался, чтобы не вскрикнуть от изумления — так она была похожа на мадемуазель де Бреголль.
Между ними, конечно, было и различие, и прежде всего в наряде. Чёрные, как и той, волосы были подобраны в золотую сетку, облечена она была в костюм чёрного бархата. А ведьму я видел без всяких одежд, с одной верёвкой на ногах и руках. У этой была такая же изящная фигура, но властная осанка, хотя она была, кажется, меньше ростом. Обе были совершенно не похожи на женщин, которых обыкновенно встречаешь в Голландии. Но между той, которая была на эшафоте, и этой, которая теперь стояла передо мной, была ещё какая-то разница, которую я скорее почувствовал, чем заметил при первой встрече.
Голос моего хозяина прервал мои размышления.
— Это моя дочь, сеньор, — сказал бургомистр. — Изабелла, это дон Хаим де Хорквера, граф Абенохара, назначенный губернатором нашего города. Ему подчинён весь город, мы сами и весь наш дом. Благодари его за честь, которую он оказал нам своим посещением.
Девушка с достоинством поклонилась и сказала:
— Я слышала о вашем поступке, сеньор. Город только об этом и говорит. Губернатор, который освобождает осуждённого, хотя и несправедливо, за ведовство, — большая редкость и действительно заслуживает благодарности. Приношу вам мою величайшую благодарность.
Она присела. В её голосе слышалась, однако, ирония.
— Прошу ваше превосходительство извинить мою дочь за болтливый язык. Она ещё очень молода, и я боюсь, что избаловал её. К тому же ни судьба, ни мы не были к ней суровы, — продолжал бургомистр, бросая на дочь нежный взгляд. — В городе стало было накопляться озлобление, но ваше прибытие рассеяло это чувство.
— Я не знаю, разве я сказала что-нибудь неуместное, папа? — смиренно спросила молодая девушка. — В таком случае я очень жалею об этом. Извините меня, сеньор.
Она положительно умна и смела.
— Извинять вас нет никакой надобности, сеньорина, — отвечал я.
Мы говорили по-испански — на языке, которым и она, и её отец владели в совершенстве. В то время многие говорили на этом языке в Голландии. Это ведь был язык господ, и знание его могло иной раз спасти жизнь.
— Вы не сказали ничего, как вы выразились, неуместного. Поверьте, — прибавил я, обращаясь к отцу, — что после покорности, которую мне всячески изъявили, встретиться с независимым настроением большое удовольствие, особенно когда эту независимость провозглашают такие прелестные уста, — закончил я с поклоном.
— А мне казалось, что испанские губернаторы меньше всего любят это в наших голландских городах.
— Далеко не все. Что касается меня, то я люблю эту независимость хотя бы потому, что могу сломить её.
Её глаза скользнули по мне, но, прежде чем она успела возразить, вмешался отец:
— Вместо того чтобы задерживать нашего гостя пустыми разговорами, покажи лучше его комнату. Ему пришлось совершить сегодня утром длинный переезд, и его превосходительство, без сомнения, захочет немного отдохнуть, прежде чем