Книга Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов

Надо сказать, что день прошел бы в неге и лени, если бы не одно «но»! В шестом часу появился батюшка. Тьфу ты, не священник, конечно же, а папа, вот только был он каким-то взъерошенным, вроде только-только вернулся из Госсовета и сразу же ко мне, попросил мама нас не беспокоить, да и вообще не мешать. Слух у меня стал музыкальным, а отец-то даже прислушался к тому, оставили нас в одиночестве или нет.

–Итак, сын мой…– начал он разговор. Ух ты, а заходец-то совсем как у батюшки, который от организации, а не сам по себе.

–Итак, сын мой, имею к тебе разговор.

Тут папа понял, что как-то странно начал разговор с сыном, и тут же сдулся, перейдя на нормальную речь.

–Извини, если честно, то устал я, два взрыва, Господи, а тут еще эти странности…

–Какие странности, папа?

Помню, что отец всем строго наказывал в семье перейти на русский и всякие немецко-французские словечки и предложения забыть, про аглицкие и речи не шло, сей язык еще не зело популярен. Вот я и выдал себе фразочку, осовременил Сандро мою речь, пересыпал нафталиновыми анахронизмами, черт меня подери!

–Твои странности, Сандро. Скажи мне, откуда у тебя вот эти бумаги?

О! Вот и принесли мне мои расчеты, только не слуги, а сам великий князь, собственной персоной… Неожиданно!

–Э-э-э…– выдавил из себя, соображая, как правильно в этой ситуации себя выгородить.

–Откуда у тебя вот эти расчеты? Формулы?

–Я попробовал, батюшка, выяснить, не было ли в печати целенаправленной кампании против нашей фамилии. И выяснил, что была…

–Выяснил он! Господи! Мне еще сию головоломку разгадывать!

И тут папа каким-то очень знакомым мне жестом потёр переносицу– три раза и еще одно круговое движение по лбу… Весьма необычный жест, знавал я в будущем одного кадра, который часто так делал… Да ладно…

–Ты мне скажи, сын, откуда ты знаешь методы математической статистики, формулы Стьюдента и Фишера?

–А чего тут не знать? Проще простого!– ляпнул я и тут же понял, что это провал! Это даже не Штирлицу в буденовке к Мюллеру припереться, это вообще ни в какие ворота не лезет!

–Что проще простого? Если господин Фишер еще не родился, а господин Госсет еще пешком под стол ходит и писать и считать не умеет! А он мне тут проще простого горбатого лепит! Ты откуда на мою голову такой свалился? Умный и красивый? Мало мне всех этих неприятностей! Стрессов! Вот, бабу пристрелил! Своей собственной рукой! Веру Засулич! Понимаешь ты! Ведь толковая женщина, могла бы столько пользы принести, а пошла на акт, а я ее одним выстрелом… Доигрались, пассионарии хреновы! Вот этой рукой женщину на тот свет отправил!– И папа внезапно заткнулся, с удивлением рассматривая свою руку, как будто на ней проступила кровь Веры Засулич.

Ого! Это что ж так батенька мой разговорился, вот что значит контроль упустить… Это что ён тут наворотил! Ну, хорошо, я-то в курсе и про Фишера, и про Стьюдента, который и не Стьюдент вообще-то, а Госсет, а он-то откуда? Соображай, тугодум академический! Пассионарии это вообще-то из Гумилева, который Лев, он тоже еще не родился, от слова совсем… Стоп! А это выражение «пассионарии хреновы», жест с потиранием переносицы, это что же получается? Если меня перенесло, то и кого-то еще затянуть сюда могло? Точнее, предполагаю даже кого! Ха! Но мозги у меня все-таки не мальчика, а мужа! Даже академика. Вот и выдаю в пространство:

–Ну что, ученичок, обосрался?

Видели бы вы отпавшую челюсть моего «папаши». Честное слово, только ради этого мгновения захотели бы оказаться на моём месте!

Глава тридцатая. Работа над ошибками

Человек, который совершил ошибку и не исправил её, совершил ещё одну ошибку.

Конфуций

Санкт-Петербург, Новомихайловский дворец.

8 марта 1880 года

Император Михаил Второй

Через два часа должно было состояться важнейшее совещание. Костяк его команды собрался в столице. И теперь надо было огласить программу ближайших действий. А через час должен был приехать посыльный, привезти букеты цветов– большие белые розы для супруги, розовенькие, почти бутонами– для дочери, небольшие красные гвоздики– для прислуги. Почему? Захотел. Ошарашенному секретарю объяснил, что по славянской традиции сей день благословения женщины– хранительницы домашнего очага. И было положено еще в дохристианские времена делать прекрасной половине человечества подарки. И сии подношения должны быть недорогими, но от всего сердца. И глава рода всегда одаривал своих женщин и в роду, которые, и были под его опекой. Краткую речь о сем подготовил, а пока посыльный привезет требуемое, занялся чтением рукописи того самого шотландца, Эркарда, оная и послужила «зацепкой» для Мезенцова, позволив распутать клубок смертей и покушений, преследовавших семью Романовых. Он быстро переложил в сторону прочитанные уже листы и наткнулся на пометку, сделанную своею рукою: «Использование наглами культуры и спорта как пропаганды своего образа жизни, клубов, как места досуга, который может стать центром аккумуляции недовольных и кристаллизации заговоров и оппозиции– интересный акцент! А что можно ему противопоставить». Далее стояли три вопросительных знака. Михаил окунулся в текст.

Итак, наступил торжественный день. Сотни жаждущих зрелищ, кои были анонсированы в многочисленных газетных статьях, за несколько часов до объявленного срока съезжались и сходились на поле возле Павловского кадетского корпуса. Почтенные матроны и юные барышни, воспользовавшись прекрасной погодой, получили отличную возможность продемонстрировать не только модные туалеты, но и все достоинства фигуры. Особый шарм добавляли драгоценности, кои в соответствии с этикетом могли позволить себе замужние дамы. Согласитесь, насколько выгоднее смотрятся сверкающие и переливающиеся в солнечных лучах ожерелья и колье, изготовленные в прославленной в столице семейной ювелирной фирме «Леопольд Зефтиген», если они покоятся в горизонтальном положении на высокой груди многочисленных красавиц. Естественно, что у мужчин и женщин, лицезрящих сие великолепие со стороны, эмоции разделялись на восхищение и зависть, соответственно. Играл оркестр, услаждая слух присутствующих мелодиями, написанными Глинкой и Алябьевым, а также вальсами, польками и мазурками, вышедшими из-под пера Иоганна Штрауса и успевшими покорить почти всю Европу. Нужно отдать должное распорядителям сего праздника, ибо они приложили немало усилий, дабы убедить маэстро изменить свои планы и открыть свой ежегодный летний сезон в России на несколько недель раньше. Великий композитор не устоял перед суммой обещанного гонорара, и теперь он лично дирижировал оркестром, который играл с таким искусством, что у большинства кавалеров, и особенно у облачённых в офицерский мундир, возникало непреодолимое желание прищёлкнуть каблуками и склонить голову перед дамами, а после чего закружить их в вихре танца.

Кстати, кто-то распустил слух о том, что среди виолончелистов будет лично великий князь Константин Николаевич. Появление сей молвы имело под собой некоторые основания, ибо брат государя с большой симпатией относился к Штраусу и, будучи великолепным музыкантом, иногда играл у него в оркестре, во время гастролей маэстро в Павловске. Но в данном случае надежды поклонников музыки не оправдались. Но духовная пища не могла полностью заменить пищу телесную. А посему отдав дань Фебу в совокупности со всеми его музами, значительная часть присутствующих перекочевала к павильонам и кафе, дабы почтить Вакха и его «пророка» Лукулла. Мадам и мадемуазель лакомились мороженым, тем паче что выбирать было из чего: малиновое с меренгами, ананасовое в вазе из апельсина, с флердоранжем (водой померанцевых цветов), крем-рояль (флердоранж и земляника) и еще много разновидностей. Юные барышни запивали сии лакомства лимонадами, фруктовыми и ягодными водами, а их mamans et tantes[100] предпочитали шампанское: «Клико», «Моэт», «Аи».