Книга Все хорошо - Мона Авад

уже наступило завтра? Наверное, да. По освещению понять невозможно. Окно у него очень маленькое и расположено прямо под потолком. Симпатичный подвальчик. И Хьюго очень здорово его обустроил. «Приукрасил», – как сказала бы моя мать. Все здесь белое и блестящее, совсем не такое, как я себе представляла. В темноте поблескивает полированная мебель. И во всем чувствуется рука женщины, впрочем, это, наверное, рука Хьюго. Тут и там разбросаны плетеные коврики, чтобы не так холодно было ступать по полу. Кругом свечи и растения, которым не требуется много солнца. Книжек и дисков тоже куда больше, чем я могла бы предположить. На стене – плакат с фотографией одетого в черное Джонни Кэша. Сам дом принадлежит вдове, которая живет в квартире этажом выше. Миссис Ли. Вместо платы за жилье Хьюго снабжает ее травкой, ухаживает за садом и выполняет кое-какие работы по дому. Ее собственный бесплатный мастер на все руки. Хьюго же очень ей за все благодарен.

Сам мне сказал: «Она помогла мне снова встать на ноги. Прямо не знаю, что бы я делал без миссис Ли. Я в большом долгу перед ней».

«Похоже, она прекрасный человек», – отозвалась я, заранее зная, что мы с его квартирной хозяйкой станем врагами.

И была права. Миссис Ли с первого взгляда меня невзлюбила. С той минуты, когда мы, не в силах оторваться друг от друга, вошли во двор ее дома. Все лицо у меня было в помаде, размазавшейся во время наших с Хьюго жарких поцелуев в его грузовичке, на щеках засохли дорожки туши, волосы спутались. Я сразу заметила на крыльце скрюченную фигурку, вверх от которой поднималась струйка сигаретного дыма. Рядом с миссис Ли сидела огромная собака. Вся белая, она как будто светилась в темноте. «Миранда, это Эстер и Тюльпан», – представил нас Хьюго. Я догадалась, что Тюльпан – это собака. Она зарычала на меня. А миссис Ли вообще никак не отреагировала.

«Здравствуйте», – приветливо поздоровалась я. Может быть, даже слишком приветливо. И собака тут же залаяла.

Тогда хозяйка поднялась и увела ее в дом, демонстративно хлопнув дверью.

«Не обращай внимания, – сказал Хьюго. – Ей в жизни досталось».

«О, все в порядке», – заверила я.

А потом, когда мы трахались, нарочно орала во все горло. Чтобы миссис Ли было слышно.

Теперь собака носится наверху, а я лежу и смотрю, как меняется проникающий в окно свет: из синего становится розовым, потом персиковым, потом алым, а затем снова синим. Глаза по-прежнему никак не желают закрываться. Но это ничего, я замечательно отдохнула. Интересно, удалось ли так же хорошо отдохнуть Грейс в ее пенно-розовой спальне, рядом с посапывающей на подушке ящерицей? Надеюсь, что да.

Смотрю на лежащего рядом со мной Хьюго. Зажмуренные веки трепещут, глазные яблоки движутся во сне, рот приоткрыт. Для этого мира он мертв, зато в том, другом, бодрствует и действует. Пшеничные волосы блестят в рассветных лучах. Или не рассветных, а закатных? На лицо падает густая тень. Как же он похож на Пола в этой розовой дымке. Да и в голубой тоже. И в той, что ее сменяет. Знаю, это просто фокус. Игра света. Это он гоняет по комнате – и по лицу Хьюго – тени. Он заставляет поверить, что я вернулась в свой старый дом. В свою красную постель. Обнимаю лежащего рядом со мной Пола и, уткнувшись ему в шею, вдыхаю его медовый аромат. Я никогда не падала со сцены. Никогда от него не уходила. Скоро он проснется, и нас ждет долгий ленивый день. Ведь у нас немало их было, верно, Золотая рыбка? Утренний секс, голландские блинчики – фирменное блюдо Пола. Потом мы свернемся на диване в освещенной солнцем гостиной, каждый со своей книжкой. Может быть, позже он поиграет на пианино, а я поработаю в саду, который никогда не запускала. Или порепетирую, потому что у меня снова есть работа: я играю в спектакле. Я Клеопатра или леди Анна, а может, опять Елена. Пол мне поможет, будет читать за Антония, Ричарда или Бертрама.

«Мне только в радость, – скажет он. – Я это обожаю. Как и тебя». Снова секс, на этот раз на диване. Его губы на моей шее, мои руки в его волосах. А после мы поедем на побережье, мы ведь так это любим. Может, прогуляемся по Поющему пляжу. Тому, что в Манчестере-у-моря, помнишь? Он так похож на Шотландские Поющие Пески. Мы даже называли его нашей личной Шотландией. Пол не станет нестись вперед, а я не буду хромать позади. Мне не придется просить его – подожди, пожалуйста, ради бога, подожди, давай присядем на лавку и отдохнем секунду. И после не придется сидеть на скамейке, из последних сил сдерживая слезы, а он не будет стоять надо мной, тщетно стараясь скрыть нетерпение. Нет, мы пойдем по берегу вместе, как делали множество раз. И он, как раньше, будет держать меня за руку. А потом мы отправимся ужинать в Марблхед, в наш любимый суши-бар. «Умираю с голоду, а ты?» О, да, я тоже.

«Закажем все, что есть в меню, – предложит Пол. – Идет?»

Улыбнется. И сожмет мою руку. Он весь день ее не выпускал.

«Ой, с удовольствием, – отвечу я. – Давай! Отлично, отлично!»

– Что отлично? – спрашивает он.

И черты его вдруг приходят в движение, меняются, образуя совсем другое лицо. Меня больше не омывает золотистый свет иной жизни, я все еще в темном подвале. И рядом со мной лежит проснувшийся Хьюго. Похожий в голубоватой – утренней или вечерней? – дымке только на самого себя. Но смотрит он на меня встревоженно. Может, даже слегка испуганно. Неужели я все-таки задремала?

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да-да, все хорошо. А что?

– Просто с тобой во сне случился какой-то припадок.

– Серьезно? – смеюсь я. – А я даже не заметила, что уснула.

– Ты кричала, – продолжает он. – Все время выкрикивала какое-то слово.

– Слово? – В ушах колотится сердце. – Какое слово?

Он медленно качает головой.

– Я так и не понял. Мне даже показалось, что это какой-то иностранный язык. Но ты повторяла его снова и снова.

– Ох. Наверное, это просто мандраж перед премьерой, – отвечаю я. – Мне в это время года всегда снятся очень странные тревожные сны. Всегда-всегда-всегда. Это в том случае, если вообще удается уснуть. – Я улыбаюсь.

Но Хьюго все еще хмурится. И гладит меня рукой по волосам.

– Ты уверена, что все в порядке? Прошлой ночью мы слегка…

– Что?

– Даже не знаю. То есть, конечно, мне понравилось, но…

– Но?