Книга Августина лучше всех - Юлия Сергеевна Васильева

года, я не выдержала и поехала во владения Северинов, чтобы предстать перед Ральфом и наконец-то спокойно с ним поговорить. Но увиденное в замке смело все продуманные планы и все надежды, оставив только гнев.

Твой отец женился примерно через год после моего побега, отдал место подле себя, обещанное мне, той самой юной целительнице с корабля — Камилле. Я видела, как они прогуливались вокруг замка по зимнему парку рука об руку. Она была все такой же светлой и хрупкой, как тогда в плавании, и все так же вопросительно заглядывала в глаза теперь уже своему мужу.

Я не помню, сколько простояла в парке, под прикрытием голых деревьев, глядя на светящиеся окна замка. Уже стемнело, когда на втором этаже вдруг мелькнула тень и, проявившись женским силуэтом, будто бы стала смотреть в ответ.

Не прошло и пяти минут, как на пороге замка показалась Камилла, закутанная в одну лишь шаль. Она шла ко мне, ничего не опасаясь, и начавшие падать с небес снежинки кружились вокруг нее заинтересованным роем.

Она остановилась в нескольких шагах, вгляделась в мое лицо и вдруг начала рассказывать о том, как они думали, что я мертва, расспрашивать, где я была все это время, что случилось с моим ребенком.

Она разговаривала со мной так, будто я была неотесанной дикаркой, едва ли способной внятно ответить. А мне хотелось закричать в лицо этой молодой женщине, укравшей у меня возлюбленного, что она лжет. Барт Биргит лучше других знал, где я и чем занимаюсь. Мне казалось, что я стала жертвой коварного плана их семьи.

Поэтому, когда Камилла протянула ко мне руку и позвала в замок, я приняла ее ладонь. После двух лет работы на короля это вышло легко и без лишних раздумий. Магический приказ был уверенным.

«Ложись и засыпай», — велела я.

Она устроилась в корнях дерева, около которого мы стояли, свернулась клубочком, и очень скоро снег стал засыпать ее волосы, светлое платье и белую шаль.

Из-за метели Камиллу нашли замерзшей в парке только на следующий день, когда я была на обратном пути в Эрлборг.

С этого момента здоровье мое начало ухудшаться. Я излечивалась от одной болезни, только чтобы через неделю начать страдать от другой. Целители разводили руками, пока один из них не спросил, не знаю ли я гесса, который мог бы меня ненавидеть.

Да, в последние минуты своей жизни Камилла отправила мне проклятие, вложив в него все свои силы. Снять его было невозможно.

Мне посоветовали удалить от себя сына, чтобы после моей смерти магия, разрушающая мое тело, не перешла по наследству. И я сдалась, что-то внутри умерло еще тогда. Я согласилась отправить тебя сначала в приемную семью, а потом в привилегированную школу-интернат, признав, что для тебя будет лучше, если ты не запомнишь меня, не будешь знать родного языка и никогда не увидишь отца.

Лир, еще одна цель этого письма в том, чтобы рассказать тебе о моем собственном проклятии, которое я в порыве приступа ревности создала для твоего отца, когда узнала, что он готовится вступить во второй брак со старшей сестрой Камиллы.

Я взяла со своих слуг и со всех, кто находился в моем подчинении, особую магическую клятву убить первую жену каждого наследника рода Северинов сразу после свадьбы. Я желала, чтобы Ральф страдал так, как страдала я, хотела, чтобы он был напуган, как была напугана проклятием Камиллы я. И пусть он не особо горевал по своим женщинам, так, может, несчастье детей и внуков, всего рода, хоть сколько-нибудь его проймет.

Я хочу, чтобы ты понимал, что это не пустые слова. К тому времени Карательный Приказ уже распустили, его место заняло мое детище. Советники короля в шутку прозвали его Красной Перчаткой из-за клейма, которое носили его члены.

На Иланке слугам моей семьи, привязанным с помощью магии, ставили на тело отметку в виде раскрытой ладони — символа рода. В Эрландии я решила делать так же, подчиняя своей воле гессов, вынуждая их применять свои силы по желанию короны. В память о крошке Камилле особое внимание я уделяла целительницам.

После моей смерти мои слуги должны продолжить дело, а затем их дети и дети их детей. Красная Перчатка будет существовать еще очень долго, а вместе с ней и мое проклятие.

Да, мой милый сын, я умираю. Чувствую, что мне осталось недолго, и хочу передать тебе свою любовь и свою историю. Все накопленные за годы службы деньги я поместила в Главный банк на твое имя, фонд станет полностью доступен, когда тебе исполнится двадцать один год (можешь делать с этими средствами что хочешь), а до этого времени тебе будет выделено содержание, чтобы ты мог учиться, где и чему пожелаешь.

Я оставляю тебе все, не только деньги, но также право распоряжаться судьбой собственного отца. Находясь на смертном одре, я уже не уверена, что бесконечные болезни не надломили и мой разум. Если когда-нибудь ты посчитаешь мое решение бредом умирающей женщины, то у тебя будет право прекратить исполнение проклятия. На обороте письма указан адрес дома в Эрлборге. Обещай не ходить туда, не подвергать себя лишней опасности — достаточно короткого письма. В клятве, взятой мной с членов Красной Перчатки, присутствует оговорка, что относительно рода Северинов она должна исполняться до тех пор, пока я сама или кто-то из моих потомков не вернет данное слово.

Мой милый мальчик, мне так жаль, что я не увижу, как ты взрослеешь, не узнаю, какой путь выберешь в жизни. Но думаю, это не так уж и важно, лишь бы ты был счастлив, лишь бы был любим. Не позволяй ненависти и гневу брать верх над собой, не поддавайся ревности и обиде.

Всегда помни, что с тобой моя защита и любовь, что бы ни случилось.

Твоя мама

14 сентября. Продолжение записи

Когда Ролан развернул письмо, Лу тут же повисла у него на правом плече, пытаясь разобрать строчки. Я хотела занять левое и даже шагнула вперед, но вовремя опомнилась.

— Я не возражаю, — сказал гесс Северин, мельком взглянув на меня. — Это уже и ваша история тоже.

Я деликатно наклонилась над развернутыми страницами слева, а вот братья Ярин вынуждены были набраться терпения, а после удовлетвориться моим весьма сжатым пересказом.

Содержание послания оставило после себя горький привкус и множество вопросов.

Все это время решение было рядом!

Больно думать, как одно письмо могло избавить