Книга Голод Рехи - Мария Токарева

какого-то бедняка в рубище и с наслаждением отрезали от него куски плоти, заглатывая сырое мясо. На гнилых зубах алели красные пятна. Зрелище привычное для Рехи. Но не для жреца, который застыл на месте.

К реальности его вернули враги с ножами. В отчаянном порыве голода они поверили, что одолеют Стража Мира. Они ненавидели его, ярость сочилась из мутных глаз с желтоватыми белками. В полумраке подворотни часть банды жадно обгладывала свежий труп. Четверо прежних обступили жреца со всех сторон и напали единым движением, единым порывом неприязни и жажды убийства. Наверняка обезумившие твари и его пожрали бы. Но все-таки Страж Мира – не какой-то случайный бедолага.

Мгновение – и засияли яркие линии, прорезавшие воздух безмолвными молниями. Рехи поразился, какие они светлые и гибкие, совсем не похожие на ту мерзость, с которой ему приходилось иметь дело. Впрочем, врагов они уничтожали так же легко и яростно, да еще явно не жгли руки жрецу.

Тела прорезали плети яркого света, разрывая их изнутри, причиняя нестерпимые муки. Линии хлестали смертоносными розгами, жрец же оставался неподвижен. Он не испытывал ненависти. Он верил в то, что свершил правосудие. И вскоре к его ногам повалилось четыре трупа. Остальные бандиты понеслись по улице, но их тоже настигла кара. Теперь вместо одного обглоданного трупа на заплеванных выщербленных мостовых распростерлись сразу семь тел, изуродованных, сожженных дотла. Страж Мира стоял над ними, бледный и измученный.

Он окинул тяжелым взглядом проулок, глядя на убитых: на кривых зубах еще висели ошметки сырого мяса. Вместо лиц застыли морды хищников, оскаленные, изможденные, заросшие бородами, как шерстью. И тогда жрец впервые научился по-настоящему ненавидеть. Призванный защищать весь мир, он потерял веру в людей посреди зловонного проулка. Он стоял и смотрел на совершенное и не представлял, как жить дальше, как дальше сражаться за это племя, способное на такие бесчинства. Разве заслужили они спасения? Жрец понял, что готов потерять и веру в свой культ. Тогда он опустился на колени, не обращая внимания на грязь.

– Двенадцатый! – прошептал Страж Мира, прижимая руки к груди, голос его постепенно обретал силу: – Прокляни их! Прокляни каждого, кто питается себе подобным! Пусть каждый, кто посмеет вкусить сырую кровь, обратится в зверя, раз не умеет жить по-людски! Прокляни их всех! Прокляни каждого, нарушившего твои запреты!

В безумной страшной молитве Рехи услышал не отчаяние глупого мальчишки с непомерной силой, а увидел картины грядущего: полукровок, которые требовали свежего мяса, эльфов, пьющих кровь из людей, которые в свою очередь поедали любого, кто попадался. Почему-то все разучились возделывать землю, выращивать скот. Двенадцатый всех покарал, всех превратил в зверей… и за что? Только за голод.

«Ну… спасибо тебе, Страж Мира. Так-то проявилась твоя доброта? Так-то ты радел за счастье народа, который тебе вверили защищать?» – обрушился на жреца Рехи, но голос его не пронесся сквозь века и никого не образумил. Впрочем, юноша просто защищался. И все же что-то темное и жуткое повисло в тот миг в злополучном проулке. То ли свет тусклого солнца померк, то ли взметнулся посреди штиля ледяной ветер. Что-то подсказывало: Двенадцатый прекрасно услышал обращение. И от этого жреца сковал страх.

«Я есмь смерть несущий, – повторил отчетливый голос. – Я есмь начало и конец. Я кара племени людского и эльфийского за все их грехи! Вы меня таким создали. Я стал мечом правосудия. Я останавливал зло. Смерть – это тоже способ. Проклятье – это тоже расплата».

Голос скрипел и пронзал, разнося по рукам и ногам мучительный холод. Сон изменился, растаял, выкинув наблюдателя в кромешный мрак без верха и низа, как в омуте.

«Я слышу Двенадцатого Проклятого! Не в прошлом, это сейчас! Сейчас!» – ужаснулся Рехи. Тело не принадлежало ему, у него не получалось проснуться. Он непроизвольно призывал Митрия и Сумеречного себе на выручку, его затягивал зыбучий песок темного гласа. Он искал, за что уцепиться в кошмаре на стыке яви и видений. Кошмар реальности и реальность кошмара – все смешалось. В реальности он бы дернулся, попытался ударить, атаковать. Но здесь он оказался заперт в собственной голове, захваченной чужой памятью.

– Рехи…

Его кто-то звал. Он забыл имена, лишь искал края затягивавшей воронки. Он так не боялся даже в пылу битвы, даже связанный. Здесь же его парализовало, тело не ощущалось вовсе. Чужие голоса вокруг, сотни лиц и судеб, множество линий. Черных, грязных, заметенных пеплом. Ни за одну не удавалось ухватиться.

Вдруг чья-то рука решительно сдавила плечо. Рехи вздрогнул: он воочию видел Двенадцатого, какую-то тень без лица, лишь мелькали красными провалами налитые кровью глаза на выбеленном потрескавшемся лице-маске. Облик смерти и разрушений явился к нему. Не существовало способа вернуться или даже зажмуриться, чтобы не видеть горящие холодным гневом алые глаза Проклятого Разрушителя Миров. Но чьи-то пальцы резко рванули вверх из этой бессмысленно тянущейся ловушки.

– Рехи… Рехи…

Рехи резко вдохнул и вынырнул, неестественно выгнув шею. Он дернул руками и ногами, лягнув чье-то тело, впиваясь в мускулистое плечо.

– Ну ты, эльф… Тише-тише. Похмелье?

– А-ага…

Он снова проснулся рядом с Лартом, Теллой и еще одной девицей. Обнаженные, они лежали общей кучей сплетенных рук и ног, но клыки эльфа все равно приникали к шее предводителя. Как обычно… Да и кому до этого дело? Лучше уж чувствовать под губами теплую кожу, а не тонуть в бесконечной темноте.

Рехи бросило в жар, потом в холод. Голова раскалывалась. Возможно, он перебрал настойки из грибов, так бы объяснил предводитель. Но доморощенный Страж Мира уже смекал кое-что. Он увидел, когда началось разложение, он встретился лицом к лицу с воплощением безумия разрушенного мира.

– Сейчас у всех похмелье, – продолжал Ларт мрачно. Блеснули два горящих синих самоцвета, холодных и настороженных – его глаза напротив, рядом.

– Я видел жуткий сон, – пробормотал Рехи, зарываясь лицом в шкуру. Взгляд Ларта сквозил неразгаданной мукой, точно и он очутился в своем личном кошмаре. Все он понимал, как догадался Рехи. Еще тогда, в разоренной деревне прочувствовал: после обжорства всегда наступает самый лютый голод.

– Это был последний пир. Но им об этом не стоит знать, – вздохнул сипло Ларт.

– Может, не нужен был пир? – отозвался Рехи, отлипая от заветной шеи, где билась жилка. Ларт снисходительно потрепал по макушке и ответил:

– Нет, нужен, – он вновь помрачнел, обращаясь больше к себе: – Иначе они бы поняли уже сейчас, что настают тяжелые времена. Им придется научиться работать. Не грабить, но выращивать что-то, разводить ящеров, охотиться на пустошах. Я думал, что королем быть тяжело. Но