Книга Павел Чжан и прочие речные твари - Вера Богданова

Люди замерли, тяжело дыша, как единый многоликий многоногий организм: сперва глубокий вдох, затем протяжный судорожный выдох. Еще минута, подумал Павел, и свет включится, всё заработает.

Но свет так и не включился.

Где-то совсем близко с печальным звоном осыпалось стекло, раздался похожий на выстрел хлопок. Кто-то вскрикнул, рядом завизжали и заохали, очередь на кассе покачнулась и хлынула прочь от источника звука, прижала Павла к турникетам. В бедро впилась какая-то железка, в живот – чей-то локоть, больно упираясь под рёбра.

Павел нащупал створки, перелез через них и стал пробиваться к лестнице, следуя за аварийными маячками. Он сопел кому-то в спину, а кто-то сопел в спину ему. Наверху светлел квадрат слабого света, выхватывал из тьмы макушки, которые покачивались, будто подталкивали друг дружку, как шары на бильярдном столе.

Еще ступень наверх, еще одна.

Из донной тьмы за спиной звали на помощь. Впереди тоже кто-то тихо подвывал. Павла пихнули в спину, и он чуть не упал, вцепился в поручень, подхватил слетевшие очки. Грузное тело навалилось сбоку, подминая. Павел ударил локтем несколько раз, чтобы выстоять на ногах. Наступил на мягкое, податливое, воющее. Торопливо шагнул еще выше, не думая об этом. Ладонью размазал влажное на стали поручня.

Не важно. Вверх, вверх, в совсем иной Пекин.

Город остановился весь. Выключились светофоры, электрокары гудели в пробке. Автоматические двери магазинов заточили покупателей внутри, другие магазины закрывались, торопливо опускали рольставни. Кто-то бил витрины – то ли хотел выбраться, то ли лез внутрь, пока не работали камеры. Откуда-то тянуло гарью, воздух вибрировал от воя сирен, гудков машин, дальних хлопков и близких злых криков. Работало лишь уличное оповещение, меланхолично просящее всех сохранять спокойствие.

Медленно, как во сне, Павел глянул на свои ладони. Увидев кровь – чужую, вроде бы не его, – он вытер ее о брюки. Об этом не стоило думать. Не сейчас.

В конце улицы шли люди в черных масках и капюшонах. Они встали у выхода метро, откуда всё еще валили пассажиры, плеснули чем-то на информационный столб и турникеты. Полыхнуло, дым повалил жирными клубами. Люди заорали, отпрянули в метро, но места не было, их выдавливали обратно через огонь. У кого-то горели волосы, кто-то скинул с себя куртку и сбивал с нее пламя ногами.

С другой стороны улицы показались полицейские в полной экипировке, поджигатели вытащили дубинки, и, не дожидаясь продолжения, Павел бросился прочь, в тесный, заставленный велосипедами и мопедами проулок.

Он несся мимо разгромленных автобусных остановок, мимо надписей «НЕТ СЛЕЖКЕ», написанных баллончиком на перевернутых мусорных контейнерах, мимо машин с проколотыми шинами и вмятинами на дверях, провалов витрин и куч пустых коробок из-под планшетов, наушников и очков. Горели лужи на асфальте, дым разъедал глаза. Павел пробивался через удушливые облака вслепую, сбивая с ног прохожих, таких же, как и он. Маска схлопывалась от сильных вдохов, как больные легкие. За ним кто-то бежал, мелькал в чаду – полицейский? «контрас»? – и Павел принялся петлять по переулкам и дворам, навигатор еле успевал перестраивать маршрут до дома. Линии, обозначавшие улицы, стали ярко-красными, кое-где повыскакивали знаки «движение перекрыто».

Дверь в подъезд была распахнута. Взбежав по темной лестнице, Павел заперся в квартире, бросил сумку в коридоре, туда же швырнул маску и рухнул на диван. Немного посидев, прошел наощупь в ванную и стал скрести ладони под обжигающей водой. Он намыливал руки снова и снова, пока кожа на пальцах не сморщилась, затем взял зубную щетку, стал оттирать ею. В душевой кабине что-то шевелилось, наблюдало с интересом, чуяло кровь.

Тебе не отмыться, Паша, булькало оно, ты даже не надейся.

В дверь постучали.

Павел выключил воду и выглянул в коридор. Экран видеоглазка был темен. Не работает, конечно же, ведь света нет.

Кто мог прийти к нему так поздно? Уж точно не соседи.

Он вытряхнул содержимое сумки на пол, включил планшет и запустил скрипт зачистки. В дверь снова постучали, менее терпеливо.

– Сейчас, – крикнул Павел, наблюдая, как ярко вспыхнул и навсегда потух экран. – Минуту подождите, я оденусь.

Но ждать не стали: дверь выбили с ноги.

4

Остаток осени и декабрь прошли неплохо. Соня участвовала в крестном ходе в поддержку трезвости и свободы от интернет-зависимости, который был организован «Благими сердцами». Она смиренно давила ботинками жидкую снежную кашу на протяжении всего пути от церкви на окраине Москвы до памятника князю Владимиру. Возглавлял ход какой-то кандидат в депутаты. В рясе, расшитой золотом и похожей на ковер, он нес икону Божией Матери и под конец очень устал: несмотря на холод, пот скатывался по его изрытому морщинами лбу, но делиться ношей кандидат категорически отказывался. После завершения хода ему вызвали скорую и вроде даже увезли.

Еще в общем строю было два плаката против чипизации, и Соня очень им радовалась, ведь сразу после Нового года обещали начать имплантацию чипов. Не всем одновременно, разумеется, пока по желанию, но так или иначе очередь дойдет до каждого. А Соне рожать, и в роддоме точно подключат, и маленького тоже. Стоило представить, как младенцу проколют полупрозрачную кожу, похожую на отваренный рисовый лист, – становилось страшно. Что, если они этим его убьют? Занесут инфекцию, или чип не приживется, позвоночник повредят, что, если?..

Многие волонтеры в центре разделяли ее страхи, поэтому Новый год отметили тревожно: сплошные разговоры о чипах, слежке, всплеске сетевой зависимости, заполонивших сеть вирусных баннерах «контрас» с требованием отмены закона о всеобщей чипизации. Соня устала от этих обсуждений еще до боя курантов и просто устроилась на табурете рядом со стареньким экраном – у администрации он остался для таких вот случаев, чтобы хоть что-то пиликало на фоне.

Под Новый год по «Премьеру» шли концерты на фоне хромакея. Серебрились нарисованные елки, развевались флаги САГ, России и Китая, в такт музыке хлопали люди с приторными натянутыми улыбками и пластиковой радостью на лицах, чокались шампанским, подбрасывали в воздух «дождик» – мягкая седация зрителя. Потом выступил Енисеев с традиционной речью. На него сыпал анимационный снег, а он сам был серьезен и сосредоточен, будто и правда мерз на ледяном пригорке у Спасской башни. Затем показали поздравление Лина, уже на китайском.

Соне вдруг вспомнился их с Пашей совместный Новый год, первый из двух. Она уговорила Пашу поехать в центр, на Красную площадь, но в итоге они застряли в пробке на Тверской. Начали бить куранты – всюду, по радио, из окон; со стороны Кремля доносилось чугунное эхо, и все повылезали из машин, стали поздравлять друг друга на разных языках, обниматься и свистеть. Откуда-то появилось шампанское в пластиковых стаканах, и это чувство общности и радости было таким волшебным, что Соне хотелось плакать.

Теперь слёзы тоже подкатывали к глазам, правда, не от радости. Не успела Соня успокоиться, как впервые за два последних года ей позвонила мать и вместо поздравления сообщила, что Валерка запил, уже неделю не появлялся дома. Слышно ее было плохо, она будто вещала из длинной и гулкой трубы, но общий смысл Соня уловила, растеряла остатки праздничного настроения и поторопилась закончить разговор. «Ты не поедешь туда, обещаю, – сказала она одними губами и погладила живот. – Никогда, мой хороший. Куда угодно, только не туда».