Книга Как правильно ошибаться. Большая книга мануалов - Марта Кетро

Я думаю. Я о них думаю.

Они скоро всё равно погибнут, и я не собираюсь ни засушивать их, ни окунать в воск. Просто вспомнила прекрасный рассказ Алмата Малатова «Розы ноября» о зрелой красоте, расцветшей благодаря чужой любви, заботе и последним достижениям косметологии. И фразу другого, тоже прекрасного мужчины – он называл попытки сберечь остатки молодости «крысиными бегами».

Для меня это всегда было вопросом стойкости. Что цветы, что женщины – есть разница между регулярным уходом и мумификацией, но сколько сил ни прилагай, рано или поздно они увядают. Им – нам нужно огромное мужество, чтобы жить с этим знанием. И сегодня я чувствую гораздо больше нежности к этим цветам, чем в тот день, когда впервые увидела их – свежими.

Недавно в кафе я заметила двоих, не знаю, сколько им лет, не разбираюсь в нынешних взрослых, но уже определённо не юные. Разговаривали, держались за руки, и мне было трудно не подсматривать, потому что он всё время трогал её ладони, предплечья, и это было похоже на параллельную беседу, будто он что-то рассказывал о той ночи, которая им предстоит (или о той, что уже была).

А я думала: если бы её кожа не была свежей – всё ещё…

Они ведь все это делали. Каждый из них однажды брал её ослабевшую руку за кончики пальцев, поднимал, наблюдая, как многорядный коралловый браслет осыпается от запястья к локтю; целовал в сгиб, проводил по внутренней стороне руки до самого плеча; любовался. И если бы не белый шёлк молодой кожи, не голубые жилки – они бы хотели её? Или тогда они испытывают нежность лишь в том случае, если предыдущие четырнадцать – не дней – лет наблюдали, как цветок сопротивляется времени?

Женщины не цветы, они не увядают, а живут, просто живут долгую медленную жизнь. Но хочется, чтобы как можно дольше к тебе прикасались без сожаления, а потому, всё-таки белый шелк и голубые жилки, и сухой перестук кораллов – пока.

Тающие девочки

Недавно я целый час сидела у воды и наблюдала, как стареют люди. Вода, правда, была в стакане и с газом, но мне всё равно казалось, что там где-то текла река. Я хотела увидеть, как время обходится с людьми моего возраста, и я увидела, чего уж.

Девочки, которых я помнила шестнадцатилетними, ещё просматриваются. Почти не растолстели и сохранили прежние стрижки. Вот уж не думала, что ещё раз повидаю эти налаченные чёлки.

– Ты не изменилась, – вежливо сказали они.

– А вы все страшно похорошели, но узнать можно, – не менее вежливо ответила я.

Время немного потрогало их лица – тут, тут и тут. Ага, значит, издержкки, которые я наблюдаю на своём лице и объясняю тем, что не выспалась, – от возраста, и мне уже не отоспаться.

Отяжелели загривки, будто сюда, в основание шеи, кто-то положил увесистую руку да так и не убрал. Седьмой позвонок, за который покусывают после того, как целуют в затылок, заплыл.

Твёрдая походка с сильным наклоном вперёд – впечатывают шаги и всё куда-то стремятся. Я-то устала и выгляжу как снятая с крючка марионетка, а они, похоже, добились в жизни многого, и похоже, что сами. С этим неизменным напором вставали и шли, добывали себе счастье и благополучие, не пытаясь никого попросить.

Наши мальчики превратились в их мужчин с тревожными глазами и отбитой инициативой.

– У меня нет бокала для сока.

– Бокала?

– Да, принеси мне, пожалуйста, бокал, – и действительно отмечаю некоторое волнение: «Я? Ой! А где?» За моей спиной барная стойка, но приходится сделать направляющее движение кистью, чтобы он просветлел лицом и встал.

Они, должно быть, составляют между собой хорошие крепкие пары. А интересно, думаю я, нравятся ли им другие? Эти женщины, хотят ли они уверенных и жестких типов, к которым привыкла я? Рядом с которыми можно просто сидеть, прикасаясь коленом и локтем, почти ничего не решать, почти ни о чём не думать.

А их мужчины – желанны ли для них тающие существа с мягкими волосами и медленными голосами? Покорные и, по большому счёту, бесполезные за пределами любви.

Неприятно было бы выяснять, и потому я ушла, как только в колонках грянула Mamma Maria.

Впрочем, кто я, чтобы знать наверняка? Может быть, оставшись наедине в собственных спальнях, на высоких устойчивых кроватях, наши мальчики становятся храбрыми, а девочки тают, и всё, что с нами сделало время, растворяется в нежности.

Львиная голова

Вчера в кофейне я испытала мощный приступ ког-ни-тив-но-го диссонанса. За спиной был столик, обсиженный непоседливыми, почти годными мужчинами, которые так и шныряли по заведению.

Тут надобен новый абзац, ведь не все из вас знают, что такое в моём представлении «годный мужчина». Это самец человека, которому я ростом по плечо. Если я по подбородок, то все вроде ничего, но в глубине души накапливается неизживаемое ощущение неправильности бытия. Когда же по ноздри, то это уже не самец, а личность. Предназначенная для другого.

(Больше всех мне нравился юноша, который был чуть выше меня, пока сидел, а так моя макушка доходила ему до подвздошной впадины. Мы дружили лет пятнадцать назад, но потом перестали, когда появился Дима и приобрёл скверную привычку возникать из кустов с топором. Только заговоришь с хорошим человеком, как в кустах треск, и опа, Дима с топором. Вроде бы случайность, а неприятно.)

Так вот, в кофейне я поначалу подбиралась, замечая краем глаза, как мимо проходит Годный Мужчина. Но стоило обернуться, выяснялось, что остальные ТТХ безнадежны – личики поплывшие, а распахнутые жилетки маскируют пивные животы. Поворачиваешь голову градусов на пять – годный, а на пятнадцать – уже нет. Поэтому вечер я провела с болью в шее и нарастающим разочарованием.

Уходя, подумала несколько запоздало, что и от женщин случается такое же впечатление, когда рассматриваешь со спины пухленькую фигурку в лёгком девичьем мини, а на обгоне обнаруживаешь пожилое усталое лицо в обрамлении локонов.

И тут я испытываю острейшее раздвоение чувств.

С одной стороны, увядающие девочки меня всего лишь забавляют, а вот тётки, испускающие метан из всех отверстий при виде героинь Sex and the City (например), неприятны. Волна, прокатившаяся по Живому Журналу после премьеры, помнится, ужасала. Одни старые коровы, трясясь от гнева, клеймили других старых коров за неподобающие наряды, недоразвитые интересы и слишком крупные планы немолодых лиц, а на самом деле исключительно за то, что те смеют — а они нет.

Дуры, хотелось сказать мягко, это же комедия. Но чувство юмора отказывает постсоветской женщине за сорок, когда она видит ровесницу, не раздавленную собственным возрастом. Интересно, что в начале фильма комическая старуха Лайза Минелли пляшет под песенку молоденькой Бейонсе, и эта сцена, задающая настроение фильма, понравилась самым суровым клушкам. Семидесятилетней Лайзочке можно, а те пусть знают своё место – «как я знаю».