Книга Игры на раздевание - Виктория Мальцева

Зато ЭТО увидела я...

То, что двадцать лет тому назад было скрыто от моих глаз – муки преданного Кая. Его ломало сильнее, чем наркоманов… трясло, лихорадило. Его боль выступала по́том на висках, пролегала морщинами на лбу, прорастала его каштановые волосы сединами. Она лишала его не только выдержки, но и разума, толкая на безумства.

«Вот и ты дурнеешь от боли неразделённой любви, Кай» - подумала тогда я, но в отличие от него искренне его жалела. Старалась быть рядом, а он не замечал, превратившись в зомби - живую мумию, ежедневно проспиртовывающую свои сухие мышцы алкоголем. Он забывал об обедах, и мне приходилось напоминать ему, маскируясь просьбами принести что-нибудь на ланч. Кай Керрфут, как робот, поднимался и шёл выполнять задание, потому что считал себя обязанным отдавать долг – я ведь выполнила его чудовищно безжалостное желание – притворилась любовницей… по-настоящему его любя.

Она оживала, а он тихо умирал, глядя на то, как она расцветает. И при этом улыбался ей. Искренне, чёрт возьми…

Двери лифта раскрываются, и я вижу, как он смотрит на неё - словно в мире больше нет ни единой живой души. Нет и меня, ожидающей его возвращения с буррито – моей заботой о нём: я вышвырну этот фастфуд в мусор, как и все предыдущие, потому что обедаю в ресторане внизу. Главное для меня – Кай вышел из офиса и поел сам. Но что бы я ни чувствовала и как бы ни заботилась о нём,  все его мысли только о ней. Я думала, что и желания тоже, но…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Никто из нас не ожидал, что он разобьётся и поставит в этой истории точку. Никто не верил, что он разведётся с ней. Особенно после того, как, едва вернувшись в сознание, позвал её, а затем выгнал всех, чтобы остаться с ней наедине. Она выходила из его больничного бокса уверенным шагом и улыбалась, а я подумала, что это конец – теперь они снова сойдутся. Его травма свяжет их ещё крепче, позволив хоть и временно, но забыть о том, что уже в прошлом, а в настоящем она нужна ему.

Даже Камилла была уверена в этом, даже Лейф сказал «Теперь всё у них будет хорошо», но Кай, как всегда, удивил всех.

 Он подписал бумаги о разводе. Но передал их не с юристом:

- Почему ты не отправил к ней своего адвоката? – спрашиваю, не веря своему счастью, захлёбываясь им.

- Так надо, – отвечает. – И передай моей матери, что моё личное – это моё личное и обсуждению с тобой или кем-либо ещё не подлежит!

Он резок со мной, груб, потому что в сердце ему больнее, чем в раздробленном бедре, и я прощаю его, приношу суп, мою его голову смоченным в тёплой воде полотенцем, дежурю у его постели, хочу позвать медсестру, когда он стонет во сне, пока вдруг не слышу, как его губы произносят имя «Викки»: эти стоны… не от боли.

Я говорю его матери, что больше не могу за ним ухаживать, однако у неё свой взгляд на происходящее, и она снова умудряется убедить меня остаться. Камилла Керрфут – мать «особенного» сына уверена в том, что именно сейчас – моё время, шанс, который не повторится.

И Дженни, сцепив зубы, остаётся.

А он больше не шепчет её имя во сне… Ни разу не вспоминает бодрствуя, и надежда начинает возрождаться. Она расправляет свои крылья, когда Кай впервые мне улыбается в благодарность за любимый яблочный пирог, который она так и не научилась печь правильно.  Когда-то давно… так давно, словно это было в другой жизни, я нарочно дала ей неверный рецепт: не имела она права уметь то, что многие годы делали для него только мои руки – радовать его и получать взамен бесконечность его Чувства. Чувства, которое не видит и не знает никого, кроме тебя…

Глава 12

Raised By Swans - There's Hope Yet

День, которого я ждала почти двадцать лет, оказался неприветливо ветреным и пасмурным, хотя и тёплым – живя в Ванкувере ничего нельзя планировать заранее – почти всегда подведёт погода. Август был холодным, а в начале сентября на девять месяцев вернулись дожди.

Наша морская прогулка оказалась недолгой, хотя день начинался хорошо – она пришла. Стояла, как вкопанная, смотрела и долго не уходила. Плакала, скорее всего, маленькая, незаметная мышь. Я сказала ей, что он собирается сделать мне предложение, но не призналась в том, что мечтаю сама в это верить. И однажды это случится, однажды, когда на земле больше не будет её.

Мы не планировали заезжать ко мне после прогулки, даже неудачной, и когда Кай согласился на моё формальное предложение, я удивилась. Сколько раз звала – не соглашался, а тут вдруг:

- Хорошо.

«Хорошо» – это не «отлично», но тоже неплохо, так ведь?

The Verve - Bittersweet Symphony

Все и всегда хотят секса, но только не Кай Керрфут. Это был самый важный поцелуй в моей жизни, а он даже не возбуждён. Я стягиваю его шорты, ласкаю, пытаясь исправить ситуацию, хоть это и унизительно, но я слишком долго ждала, чтобы упускать свой шанс из-за гордости.

У меня получается, и я, воодушевлённая этим сдвигом, рвусь в бой дальше: что может быть желаннее для мужчины, чем оральные ласки, так ведь?

Он запрокидывает за голову руки и закрывает глаза – ему нравится, а я уже схожу с ума от размера и твёрдости напрочь забытого за двадцать лет органа – у меня не было никого. Никогда. Ни разу. Я делаю это почти впервые, и чувство голода по этому мужчине, способно убить меня именно сейчас – когда я его утоляю.

Но когда он начинает во мне двигаться, попутно ища для своего травмированного тела относительно удобное положение, я чувствую, что давление внутри всё меньше - его эрекция ослабевает.

Слёзы обильными каплями выкатываются из моих глаз – так мне больно: он жаждет только свою Викки, причём в любом виде: больном, невменяемом, запущенном и неухоженном, преступно халатном, безразличном, блудливом… - любом! И так было всегда. Почти.

Дура…

Дура, дура! Какая же ты дура, Викки, что довела его до этого… вот этого всего! И я дура, что позволила себе так низко пасть. Да, прогулки, ужины, совместные поездки - я веду, и он безвольно плетётся следом, зная наперёд, куда ведёт дорога. Господи, как же мы все изломали его, если он, такой упёртый и непреклонный, сейчас топчется по своим знаменитым принципам. Сколько бы женщин у него не было в последние месяцы, он ни разу не предал тебя, а сейчас предаёт. Потому что «предать по-настоящему он может только со мной». Что стало с тем стержнем, который когда-то казался вечной несокрушимой сваей?