Книга Ящик Пандоры. Книги 3 - 4 - Элизабет Гейдж

Ленч стоил ей труда и причинил боль. Ни одна из этих представительниц Столвортов не простила Диану за то, что произошло с Хэлом. Провести с ними два часа практически в борьбе, терпеть их искусственную оживленность и очевидное неодобрение – это было слишком.

Диана была «скелетом в шкафу» Столвортов. Казалось, родственники хотели оградить ее от внешнего мира и в то же время забыть об ее существовании. Семейные советы планировали исключить ее из регулярных сборищ клана Столвортов. Общественные сборища, на которые ее приглашали, стали для нее испытанием, так как только самые храбрые и самые добрые из ее родственников решались сказать ей что-либо приятное.

Все они вежливо ожидали ее исчезновения. Но никто не хотел этого больше, чем она сама.

Сегодня утром она приняла пару таблеток бензедрина с кофе, как часть подготовки к предстоящему долгому дню. Как бы то ни было, после утренних переживаний она слишком ослабла, чтобы выдержать предстоящий ленч без добавочных приготовлений. Она добавила милтаун к полуденной порции водки, надеясь восстановить некое равновесие. Она намеревалась продержаться весь ленч на одном джибсоне за столом и одном-двух глотках из фляжки в дамской комнате.

Но милтаун как-то непредвиденно расслабил ее. К одиннадцати она была в таком расстройстве, что за следующие сорок пять минут проглотила еще две порции и приковыляла на ленч как механическая игрушка, у которой расшатались болты.

Час, который она проспала после полудня, ни в коей мере не поддержал ее. Теперь было половина четвертого. Как часто бывало в последнее время, предстоящий вечер виделся ей в мрачном свете, и она почти не надеялась пережить его без дальнейших потерь своей гордости, нервов и, конечно же, репутации.

Такова была в эти дни ее жизнь. Каждое утро она просыпалась, чтобы карабкаться вверх в борьбе за выживание, которая превращалась, прежде чем она это осознавала, в соскальзывание по склону туманного дня к зловещему вечеру. Впервые она ощутила зыбучие пески под ногами, когда посмотрела на себя в зеркало и увидела маску, которую терпеливо вылепил алкоголь из того, что некогда было прекрасным лицом.

Чтобы забыть это лицо, она ежедневно капитулировала перед транквилизаторами, стимуляторами и выпивкой. Она взирала на мир будто со стороны, держа его на расстоянии вытянутой руки в течение утра, затем джибсоны за ленчем посылали ее в туманное шатание после полудня, сумрачную пытку, когда часы ее одиночества были почти столь же катастрофичны, как и обязательные контакты с ближайшими членами семьи.

Затем наступала ночь, над которой поднимали завесу крепкие коктейли и воровские отхлебывания из фляжки. Она редко пробовала и запоминала обед. Вечер проходил в дреме, а на следующее утро она размышляла с сомнением, не оскорбила ли кого-нибудь, не сказала ли чего, что поставило ее в неловкое положение, глотала ли слова заметнее, чем обычно, возможно, столкнула вазу, спотыкалась или даже упала.

И при этом она знала, что каждый смотрит на нее, каждый интересуется, как скоро она утонет, и вообще, как она осмеливается появляться на публике.

В возрасте тридцати шести лет Диана начинала ощущать приближавшиеся щупальца смерти. Они проступали в пилюлях, которые накидывали безобразную вуаль на ее мозг, и в алкоголе, который обжигал ее рот и травил тело. Мир стал темным океаном, стремившимся поглотить ее. Еще какое-то время она побарахтается, пытаясь плыть через него на маленьком маслянистом пузырьке алкоголя, но это продлится недолго.

Никто не пожалеет о ней. Семья будет лишь рада тому, что ее измученное лицо исчезло вместе с надеждами, которые некогда столь глупо на нее возлагались. Ее позор был вдвойне непростителен, потому что ей было вручено все, включая великого Хэла Ланкастера, единственного и неповторимого принца Хэла, а она оказалась слишком слабой, чтобы это все удержать.

Скоро, так или иначе, она исчезнет из мира, попытавшись оставить как можно меньше воспоминаний о своем стыде. Для дебютанток следующего года или для их дочерей впоследствии ее имя лишь передаст отзвук скандала, как выцветший полинявший корсаж напоминает смутно о бале, на котором много лет назад произошло нечто неприятное.

Тем не менее ее стыд переживет ее и будет преследовать девиц Столворт в грядущих поколениях. Ведь она была женой Хэйдона Ланкастера и потеряла его…

Спасаясь от подобных мыслей, Диана ковыляла этим днем от «Пьера» через Пятую авеню в парк, надев темные очки и шарф, чтобы сделать себя как можно менее узнаваемой. День был столь злым, что, если она не глотнет свежего воздуха и не бросит взгляд на человеческую гонку вне ее усохшего личного мирка, она не сможет вынести вечера и откажется от этого слабого шанса с шотландцем.

Она блуждала по дорожкам, наблюдая, как мимо легко скользили на роликовых коньках подростки, производя легкий шорох по гравию. Она видела матерей, катающих своих младенцев в колясках, кормящих голубей старых леди на скамейках, мальчишек, играющих в футбол, и влюбленные парочки, идущие рука об руку под улыбчивым солнцем.

Болезненные ощущения, мучившие Диану, перебивались весенней свежестью веселой кутерьмы, царившей в парке. Это и позволяло Диане продолжать свой путь. Она молила Бога, чтобы вторые полчаса прогулки восстановили ее форму настолько, чтобы она смогла как-то дотянуть день. Потом, вдруг, она поняла, что заблудилась.

Она увидела широкую поляну, бугорок, мраморный памятник и чуть поодаль, за деревьями с новой листвой, кирпичные валы Вест Сайда. Вокруг никого не было, и Диана понятия не имела, где она очутилась.

Это напугало ее. Она играла в этом парке еще девочкой со своей нянюшкой и знала каждый его фут от площади Великой Армии до Девяносто шестой улицы. Для нее заблудиться в Сентрал-Парк было так же невозможно, как забыть, какой вилкой едят сначала на светских ленчах.

И тем не менее все вокруг казалось незнакомым. Большие дубы, дорожка, даже голубое небо, чуть окрашенное желтизной ее солнечных очков, все было странным. Словно на небо были наброшены чары, превратившие парк в буколическую, а не населенную людьми землю.

Диана начала подумывать, как восстановить в памяти свой путь, и осторожно расспрашивала, как выбраться на знакомую территорию. Ей необходимо основательно выпить, когда она вернется домой. Лучше оставить эту дурацкую затею с укрепляющим воздухом, чем рисковать в приключениях вроде этого.

Она повернулась на каблуках, чтобы идти назад, и сразу увидела женщину и мальчика.

Они играли вместе на чуть покатой лужайке. У них были одеяло для пикника, корзинка и большой мешок, рядом с которым в траве лежала фотокамера.

Мать, ибо что-то в их тихой близости делало очевидным, что это мать, стоя на четвереньках, медленно подбиралась к мальчику, который притворялся, что не видит ее, и прикрывал лицо рукой. На нем были хлопчатые штаны и светлый весенний жакет.

Ему было лет пять-шесть – Диана не очень разбиралась в возрасте детей, – довольно хорошенький, с темными волосами и алебастровым лицом. Когда, захихикав, он посмотрел на приблизившуюся мать, Диана уловила взгляд его темных, красивых, как у девочки, глаз.