Книга Утро без рассвета. Камчатка. Книга 2 - Эльмира Нетесова

— Мы выработали свой, единственно правильный метод. Борьбу с преступниками с помощью заключенных. Тоже преступников, но в меньшей мере. И наше внутреннее убеждение нам подсказывало — воздействовать на закоренелых теми, кто не погряз в преступлениях, кто способен был воспринимать требования времени.

— Ладно, об этом мы можем поговорить потом. А сейчас вернемся к допросу, — сказал Яровой.

— Я слушаю вас, — напрягся Васильев.

— Скажите, когда и по какой причине Авангард Евдокимов стал сотрудничать с вами. В частности, с Бондаревым?

— Мы получили указание увеличить выработку угля и руды для нужд заводов. В стране царила сначала военная, а затем послевоенная разруха. Хозяйство нужно было восстанавливать в минимально короткие сроки. И мы вынуждены были, считая это своим первейшим долгом, помочь стране всеми своими силами.

— Я спрашиваю об Авангарде Евдокимове.

— Евдокимов, как и все, был рабочей единицей. Но более сознательной, чем остальные. Единицей мыслящей, умеющей из своем личном примере доказать необходимость классовой перестройки. Через таких, как он, мы воздействовали на остальных и претворяли в жизнь насущные проблемы времени. Мышление и поступки преступников мы изучали с помощью Евдокимова и других, таких же помощников, которые понимали всю важность своей работы, и ставили ее превыше своих интересов, своей жизни.

— Я прошу отвечать на мои вопросы, — попросил Яровой.

— Именно потому в то трудное время мы сделали ставку на прослойку тех заключенных, которые могли быть полезны нам как источник информации о том, как воспринимают преступники нашу работу, что намерены предпринять, как будут выполнять наши указания. Именно для этих целей Бондарев и все мы привлекали на свою сторону помощников из среды заключенных. Наша цель оправдывала любые средства. И в этом мы убеждались ежедневно. Если раньше, до появления помощников, преступники могли не выходить на работу из-за своих прихотей, то потом, когда нам удавалось раскрыть заводил саботажа и изолировать их наказанием от основной массы заключенных, эти беспорядки прекратились и мы стали не только выполнять, а и перевыполнять планы по выработке угля и руды.

— Бывали в вашей работе случаи, когда из-за сведений, полученных от Евдокимова, заключенные попадали в шизо на недопустимо продолжительные сроки, и это вызвало недовольство среди заключенных и покушения на жизнь ваших помощников среди преступников? — спросил Яровой.

— Авангард всегда передавал нам только достоверные сведения. Вовремя предупреждал нас о назревающих конфликтах между преступниками, о случаях грабежей в самих бараках, о поведении воров «в законе», естественно, преступном. На все это мы не могли смотреть равнодушно и принимали экстренные меры по восстановлению дисциплины и соблюдению режима лагеря. Виновных мы обязаны были наказывать так, чтобы другие преступники знали, что ждет их в случае повторения происшедшего. У нас не институт для благородных девиц! У нас лагерь преступников! И мы обязаны были перевоспитать их, сделать из них нормальных рабочих, людей, нужных стране на стройках, в селе. А тут невозможен был индивидуальный подход к каждому. Ведь у нас отбывали сроки «медвежатники», главари «малин», банд, воры всех категорий. Именно потому приходилось иных и в шизо сажать. А как иначе? Нас жизнь учила — не щадить врагов; так как они нас не щадили. Не хочет подчиниться приказу начальника лагеря — в шизо. Ведь в лице администрации такие преступники игнорировали весь наш строй. Да знаете, что с такими нужно было делать? Да я бы их через одного — к стенке… А вы еще спрашиваете, как мы их воспитывали. Мы еще щадили их, не осознавая этого сами. А то, что наказания вызывали недовольство, — неважно. Мы умели и с этим справиться достой но. Авангард рисковал? Мы все рисковали. Но его и своею жизнью мы имели право распоряжаться, но рисковать выполнением планов, терять бдительность — мы не могли. Да! Мы заставляли преступников создавать блага, находясь здесь, у нас! А как же иначе! Умели воровать — умейте восполнить хоть частицу отнятого. В шизо держали непокорных вплоть до исправления. Нас в свое время учили не щадить, не жалеть преступника. Ибо любой из них посягнул на охраняемые законом интересы государства. А они, для каждого должны быть дороже жизни. И я горжусь каждым прожитым днем, каждым днем моей работы. Ибо тогда я жил полной грудью…

— Скажите, а много ли врагов было у Евдокимова? — спросил Яровой.

— Его враги — это наши враги! Это все те, кто в силу заскорузлости, отсталости своей не смогли понять главного — для чего им дана жизнь?! Кто, находясь здесь, пытался подрывать наши устои и завоевания. Наши успехи и достижения! Это не просто преступные элементы, это предатели интересов наших, наши социальные враги. Враги государства! И мы с такими не могли, не имели права церемониться. И победою над ними мы заслуженно гордились. Все! И Авангард! Ему за свою помощь нам не приходилось краснеть. Этим он очищал свою совесть от совершенных ошибок на свободе. Он понял, для чего и во имя чего он должен был жить!

— А кто из освободившихся заключенных мог убить Евдокимова? — спросил Яровой.

— Убить?

— Да, убить, — повторил Аркадий Федорович.

— Лишь те, какие вышли на свободу прежними. Издержки в работе… Кого-то проглядели. Не сумели переломить.

— Так кто это мог быть?

— Это лишь те, кого мы обламывали с помощью Авангарда, — задумался Васильев и выпалил: — Но я считаю, что убийц у нужно искать не среди наших бывших заключенных.

— Этим убийцей мог стать вор? — спросил Яровой.

— Исключено.

— Почему? — удивился Яровой.

— Воры в нашем лагере быстро перевоспитывались. Хорошо зарабатывали. Получали необходимые специальности. По освобождении обеспечивались жильем и работой. У нас с ними не было особых социальных разногласий. Если кто поначалу нарушал режим, вскоре понимал, что от каждого нужно. И не повторял ошибок. Воры никогда не станут сводить счеты с Авангардом. Ибо им, как социально безопасным, нами давалась высокооплачиваемая работа и усиленное питание. После того, как мы обломали их главарей. Они не имели к нам претензий, а мы к ним. Они зарабатывали зачеты и деньги. Другое их не интересовало. Они не вступали в контакты и противоборство с человеком не их круга, не знающим их законов, не дававшим воровскую присягу. А раз так, то и убить такого считалось позором. Вор, поднявший руку мести на обычного зэка, — не вор, такой подвергается каре со сторона других воров за то, что опозорил касту пустым убийст вом. Не нужным. Которое принести может вред ворам, навести на их след следственные органы, что может привести к разоблачению многих. Потому воры не могли убить Евдокимова. Грозить — да! Это они могли, но расправиться — нет. Только со своим. А этот никогда не принадлежал ни по делам, ни по убеждениям ни к какой воровской прослойке.

— Да, но у него была «мушка», не мне вам говорить, как относились к ней все прослойки вашего лагеря, — заметил Яровой, внимательно наблюдая за лицом свидетеля.