Книга Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

— Значит, хреновая была бригада, если без меня рассыплется.

Не в настроении воротился Нестор домой. В горнице на уже прибранном столе ждала его бутылка самогонки и ласковая Галина Андреевна. Мать принесла горшок с варениками.

— Спасибо, мама. Неси себе и Гале стаканы.

— Да какой я питух, сынок, — возразила было Евдокия Матвеевна.

— Неси, неси, — глоток одолеешь.

Нестор наполнил стаканы, плеснув матери именно на глоток.

— Ну за всех нас, — сказал и выпил. Выпили и женщины.

Мать ушла на кухню, Галя сказала:

— Вот ты меня, Нестор, при всех ныне женой назвал. А какая ж я жена, сожительница, как и Тина. Нехорошо как-то получается. Отец если узнает, что мы живём с тобой без венчанья, ужасно рассердится, да и мама огорчится.

— Ах, Галя, видишь как со временем у меня. Как-нибудь выкроим денёк, доскочим до Песчаного Брода, попрошу твоей руки у стариков. Будет тебе и венчанье и свадьба. Не горюй, люба моя.

Галина постелила постель, взбила подушки. После горячих ласк мужа, тут же уснувшего, долго лежала с открытыми глазами, вглядываясь в темноту и невольно прислушиваясь к тихим шагам часового, ходившего по двору.

С некоторых пор батьку ни на час не оставляли без охраны. Днём возле него обязательно было не менее двух адъютантов, ночью сторожевой пост во дворе и патруль поблизости охраняли его сон, блюдя насколько возможно тишину.

14. Мятеж Григорьева

На следующий день 8 мая Нестора встретил в штабе возбуждённый Озеров:

— Нестор Иванович, Григорьев поднял мятеж против Советской власти. Вот телеграмма.

— А ты чего сияешь, как новый алтын?

— Так это о чём говорит? О том, что у народа лопнуло терпение.

Махно прочёл телеграмму, вздохнул:

— Рановато он выскочил, рановато.

— Почему?

— Ты что, не понимаешь? Это же помощь Деникину. Сейчас же свяжись с полками, и тех командиров, кто сможет, вызови на военный совет.

— Сюда?

— Нет, в Мариуполь.

Между тем мятеж с каждым днём, с каждым часом разрастался, и вскоре от Григорьева пришла телеграмма на имя Махно: «От комиссаров, чрезвычаек не было житья, коммунисты диктаторствовали, мои войска не выдержали и сами начали бить чрезвычайки и комиссаров... Не пора ли вам, батька Махно, сказать веское слово тем, кто вместо власти народа устанавливает диктатуру отдельной партии. Атаман Григорьев».

«Прав, сукин сын, кругом прав, — думал с горечью Нестор, — но рано, ох, рано. У белых праздник, не зря сразу ринулись на Бешево».

Утром 12 мая в Мариуполе, в гостинице, открылся войсковой съезд махновцев. Белаш предложил для повестки дня три вопроса, предварительно согласовав их с батькой:

1) Текущий момент и григорьевщина;

2) Перезаключение договора с Совправительством;

3) Реорганизация 3-й Заднепровской бригады Махно в дивизию.

Первым, как водится, взял слово Махно:

— Товарищи, большевистское правительство наложило руку на все богатства страны и распоряжается ими как собственными. Вместо помещиков и буржуазии на нашу шею садится партийная бюрократия. Она тиранит народ, не даёт свободно дышать повстанчеству. Издевательство над нами и григорьевцами большевистского командования и произвол Чека — всё говорит о возврате к тирании. Я зачитаю вам телеграмму Григорьева...

После зачтения телеграммы Нестор продолжил:

— Григорьев восстал против Советской власти и уже занял Екатеринослав, где ещё до его прихода восстал 57-й Черноморский полк, изгнавший из города командарма-2 вместе с его штабом. Гарнизон перешёл на сторону восставших, освободившийся из тюрьмы товарищ Максюта объявил город во власти Григорьева. Я уверен, многие из присутствующих в душе согласны с его универсалом. Но, товарищи, как быть с белогвардейцами? В тот же день как вспыхнул мятеж, они усилили давление на наш фронт и отбили у нас Бешево. Кто виноват в григорьевщине, кто подготовил почву для мятежа? Комиссары и чекисты. Сейчас они усыпляют нас тем, что зачисляют Григорьева в мятежники, изменники, бандиты и даже в белогвардейцы. Я считаю вооружённое выступление Григорьева преждевременным и недостойным революционера. Мы ещё не знаем его политической физиономии, его отношения к Деникину. Поэтому я предлагаю послать к нему делегацию, которая смогла бы ознакомиться с ситуацией на месте, а нам воздержаться пока от вынесения ему приговора.

Махно, читавший во время доклада длинные телеграммы Каменева с комплиментами ему и его отрядам, в которые плохо верилось, устало опустился в кресло, молвив:

— Решайте, товарищи.

После него вскочил Озеров, держа в руке бумагу.

— Товарищи, у меня в руках универсал Григорьева, который я лично не могу читать без волнения. Вот его обращение к крестьянину: «...Ты трудишься день и ночь, ты светишь лучиной, ты ходишь в лаптях, пьёшь чай без сахара, но те, кто обещает тебе светлое будущее, эксплуатируют тебя — посылают воевать, с оружием в руках забирают твой хлеб, реквизируют твою скотину и нахально убеждают тебя, что всё это для блага народа. Труженик! Посмотри вокруг: всюду неправда. Народ украинский, бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни личности, ни партии. Да здравствует диктатура трудящегося народа!» Товарищи, разве это не так? Ясно, что выступление Григорьева — массовое, народное. У него только регулярных войск 16 тысяч штыков, 60 орудий, 10 бронепоездов, а численность отдельных отрядов не поддаётся учёту. Григорьев занял Екатеринослав, Чигирин, Черкассы, Кременчуг, Кобеляки. Двинулся на Киев и занял Корсунь и Мироновку. Мы должны поддержать атамана словом и делом, ибо он наш друг. Им руководит наша партия эсеров, партия за Григорьева, и коль мы с вами в союзе — помогите нам.

И хотя речь Озерова была взволнованной и энергичной, аплодисментов не было. За ним выступил Михалев-Павленко, заместитель начальника штаба, и высказал мнение, что надо помирить Григорьева с Советской властью.

— Ты что несёшь, мальчишка? — рассердился Нестор. — Он перебил всех комиссаров, поднял почти всё Правобережье. О каком примирении может идти речь?

И в решении по первому вопросу приняли предложение батьки, как наиболее взвешенное: послать к Григорьеву делегацию для выяснения его отношения к Деникину.

По второму вопросу практически единогласно проголосовали за перезаключение договора с Совправительством по части расширения военных прав махновщины и автономии шести уездов, находящихся под юрисдикцией повстанцев.

— Насчёт автономии рогами упрутся коммунисты, — заметил Белаш.

— Кто знает. Давно ли они носились с Григорьевым как с писаной торбой: герой, герой, — сказал Нестор. — А теперь сразу: предатель. Теперь-то, когда за них взялся Григорьев, может, и уступят нам.