Книга Евпраксия - Александр Антонов

— Ваше преосвященство, государыня Адельгейда-Евпраксия желает лично передать папе Урбану Второму свою грамоту. А суть грамоты — отношения между супругами.

Прозорливый Риньеро знал судьбу императрицы Берты и подумал, что и Адельгейда попала в тот же порочный крут, в коем жил Генрих IV. Ещё он подумал, что ежели это так, то желание славянской женщины вырваться из порочного круга похвально и ей нужна помощь. Потому, не опасаясь попасть впросак, доверился Гартвигу и шёл к папе на приём со спокойной совестью.

Папа Урбан II в свои семьдесят лет был ещё сильным и неутомимым служителем Всевышнего. Его ума и властности побаивались все кардиналы, примасы церквей, архиепископы и прочие священнослужители. Его считали правдолюбцем, и он славился милосердием к тем, кто был пред ним искренним. Он обладал чутьём на ложь и не терпел лицемерия, лести. Урбан II держал достойную победу над антипапой Климентом III как в сечах на поле брани, так и на политическом ристалище. Он изгнал его из Рима и низложил до конца дней. Самого императора Генриха папа римский презирал и готов был повторить над ним суд, которому тот подвергался уже дважды со стороны паша Григория VIJ. Папа Урбан II вменял себе во грех то, что до сих пор терпел главу растленной секты николаитов. Ему, верховному понтифику Римско-католической церкви, доподлинно было ведомо тлетворное влияние на боголюбивых христиан секты сатанистов. «Да видит Бог, что конец слуг сатаны близок», — многажды повторял папа Урбан II, когда упоминалось имя Генриха Рыжебородого.

Потому, когда папе Урбану доложили, что милости принять его просит кардинал Риньеро, то папа догадался, что у того важные новости и безусловно связанные с именем императора. Ибо так уж сложилось за несколько последних лет, что Риньеро всегда старался быть в курсе деяний императора.

Папа Урбан принял Риньеро без церемоний. Едва он появился, как папа сошёл с престола. Риньеро поцеловал папе руку. Они прошли к столу, близ которого стояли кресла, сели в них. Кардинал, однако, обратился к Урбану с перечислением всех его титулов.

— Святой наместник Иисуса Христа на земле, преемник князя апостолов, верховный понтифик вселенской церкви, выслушай раба Божьего Риньеро, не осуди его, потому как принёс он только правду, и ничего более.

— Говори, сын мой, мне ведомо твоё слово.

— Из Каноссы прибыл архиепископ Гартвиг. С ним — императрица Адельгейда-Евпраксия. Она просит твоей милости принять её с покаянием. Вот и всё, первосвятитель.

— И ты не ведаешь, что привело её в Рим?

— Одни догадки. Но ведомо мне, что она сбежала из Вероны, когда Генрих воевал с графиней Тосканской.

— И где теперь император?

— Архиепископ Гартвиг сказал, что он якобы пошёл морем на Тоскану. В Генуе у него был флот.

— Он идёт с войском?

— Сказал Гартвиг, что в Вероне лазутчики не видели войска, но там оказалось много монахов.

— Христово воинство? И ты поверил тому? — Тёмно-карие глаза папы смотрели на Риньеро строго.

— Я в смятении, святейший.

— И хорошо. — Папа Урбан задумался. Он попытался вспомнить, когда супруги императоров приходили в Рим с покаянием. И память подсказала, что подобного он не знает. Даже императрица Берта, у которой были причины искать защиты у папского престола, не появлялась в Риме. Риньеро он сказал: — Я приму её в Чистый четверг после полуденной мессы.

— Спасибо, верховный понтифик.

— Теперь иди. Господь зовёт меня к делам.

Кардинал склонился к руке папы, поцеловал её и с низким поклоном удалился.

До Чистого четверга оставалось два дня, и Риньеро принял сие за добрый знак. Так оно и будет. Но ранним утром в четверг между папой и императрицей возникла третья сила. И всем, кто болел за Евпраксию, пришлось пережить немало тревожных часов.

Ночью в устье реки Тибр вошли под вёслами семь скидий, и на рассвете в виду Рима пристали к берегу. С головной скидии сошли человек тридцать и направились к городу. Спустя час и остальные прибывшие покинули шесть скидий. Их было более двухсот человек, все в чёрных плащах с капюшонами. Они без единого звука, словно тени, ушли следом, за первым отрядом. Когда уже совсем рассвело, малый отряд подошёл к холму Латеран, на котором возвышались папский дворец и базилика, построенные ещё три века назад во времена папы Константина I. Дворец окружали не менее величественные храмы и палаты, возведённые в позднее время. Всё это было обнесено мощной крепостной стеной. Близ ворот крепости отряд остановился. Маркграф Людигер Удо, подойдя к воротам, сильно постучал в них рукоятью меча, крикнул:

— Именем императора и Господа Бога откройте!

В воротах распахнулось довольно большое оконце. Выглянул воин, осмотрел толпу монахов, сказал:

— Черноризцев скопом не велено пускать. А если император с ними, пусть подойдёт сюда.

От толпы «монахов» отдалился Генрих. Как и они, он был в чёрном плаще, лицо скрывал капюшон.

— Я император! Открывайте, — потребовал он, подойдя к воротам.

— Э-э, нет, так не бывает у нас. Знает ли кто тебя в обители понтифика? Назови имя. Я вот не знаю тебя, хотя и из германцев.

— Знают, знают! Сам папа Урбан! Открывай же! — грозно потребовал Генрих.

— Похоже, что плохи твои дела, раб Божий, — смело сказал воин, — ежели только наш отец может обличить тебя. Но он к воротам не выходит. Потому жди, пока прелаты не проснутся. — И страж хотел было закрыть оконце.

Но Людигер метнул в оконце руку и схватил стража за грудь.

— Голову оторву, ежели сей же миг не откроешь!

Страж, однако, успел крикнуть:

— Враг у обители! Спасайте!

К нему подбежали сразу три воина, и один из них схватил Людигера за руку, сжал её словно тисками.

— Прочь руки от Божьего воина! — крикнула он.

В тот же миг на холме Латеран затрубил боевой рог. Двор огласили крики. К воротам сбегались воины. Многие из них, вооружённые лужами, поднялись на каменную степу и положили стрелы на тетиву луков. И быть бы схватке, но Генрих образумился. Он понял, что никто сейчас не пустит его на холм Латеран и к папе он может попасть только после переговоров с прелатами. Генрих поднял руку и крикнул:

— Не стреляйте, мы уходим! — Он подошёл к «монахам», позвал: — Граф Кинелли!

— Слушаю, — раздался голос из толпы. И Паоло подошёл к императору.

— Останься здесь, любезный, добейся через прелатов, чтобы папа принял меня сегодня же.

— Исполню, государь, — ответил граф.

Император уходил на своё римское подворье, кляня себя за то, что не привёл сразу всех воинов. «Вы бы у меня сразу узнали своего императора», — ругался он в душе.

Той порой маркграф Деди пришёл к императорскому дворцу всех воинов, кои сошли с кораблей позже. У них было подавленное настроение, и они потребовали от маркграфа вина, чтобы выпить за тех, кто погиб в море. Когда они шли между островами Корсика и Эльба, на них налетел свирепый зимний шторм и три скидии бросил на скалы. Корабли разнесло в прах, и погибло почти сто воинов. Может быть, по этой причине Генрих был сдержан близ холма Латеран. Его угнетала потеря почти трети воинов. И он не отважился взять внезапным приступом папскую резиденцию, хотя, отплывая из Генуи, он и вынашивал эту бредовую мысль, дабы вновь посадить на престол церкви своего друга Климента. О покаянии же он забыл тотчас, как покинул Верону.