Книга Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

8

…Незаметно прошел год, не принеся в жизнь Мировича никаких изменений. Разве что его болезнь стараниями Сашки и Ульяны почти прошла, и лишь изредка, попав под дождь или намерзшись после обхода караулов, он опять начинал неудержимо кашлять. Несколько раз он ездил в столицу, где показался известному немцу-лекарю, заплатив за визит немалые деньги, но тот ничего утешительного ему не сообщил. Лишь посоветовал беречься и питаться должным образом. Василий не сдержался и, не сказав в ответ ни слова, плюнул прямо на чистый пол лекарского кабинета и ушел, хлопнув дверью, да так, что она соскочила с бронзовых петель и рухнула на стоявшего за ней лекаря. Тот кричал что-то вслед по-немецки, но Василий даже не оглянулся, а пошел по знакомым улочкам к находившемуся поблизости домику Елагина, надеясь что тот окажется дома и вспомнит своего давнего постояльца.

Лакей встретил его любезно, не показав виду, узнал или нет посетителя, но с сожалением развел руками, что барина нет и когда его ждать, он не знает. Тогда Мирович попросил позвать Федотовну, о которой за эти годы с большим теплом вспоминал неоднократно. И та вскоре вплыла в прихожую, щурясь со света, пытаясь разглядеть незнакомого ей офицера.

– Чего изволите, батюшка? – спросила она не в меру громко своим напевным грудным голосом.

– Не узнаешь меня, Федотовна? – шагнул ей навстречу Мирович. – Лежал я у вас когда-то раненный и вот решил проведать.

– Василий, что ли? – спросила она нерешительно, так и не сделав шага к нему.

– Он самый, а то кто же еще. Не узнала? Сильно изменился? Поди, постарел за эти годы? А ты ничуть не изменилась, все такая же красавица.

Та от его слов смутилась, но холодок отчуждения постепенно растаял, и она улыбнулась уголками губ, поправила платок на голове и ответила:

– Вот как заговорил, то признала по голосу, а так ни за что бы… Совсем другим сделался. То раньше был мальчишка мальчишкой, а теперича на тебе – мужик!

– Война быстро людей меняет, чего говорить. Так приглашай в комнаты, чего на пороге стоять? Там и подожду Ивана Перфирьевича.

Федотовна окончательно стушевалась, видно, ей неловко было приглашать гостя в дом в отсутствие хозяев, но все же решилась и, кивнув, сказала:

– Хорошо, проходь, мил человек. Простит меня Иван Перфирьевич за самовольство мое, негоже гостей держать подле дверей. Прими у него одежу, – кивнула она пожилому лакею, – авось голову у нас с тобой не сымут… – и первой вошла в хозяйский кабинет.

Там они проговорили около часа, когда пришел и сам Елагин. Он не показал виду, что не ждал появления Мировича, поздоровался с ним вполне любезно, приказал подать горячий шоколад, чего без его соизволения Федотовна сделать не решилась. Потом принялся расспрашивать об армейской службе, сообщил о последних столичных новостях. Мирович слушал и понимал, насколько они далеко по своим должностям и интересам отстоят один от другого. Иван Перфильевич, как он уже знал, состоит теперь при самой императрице, хотя сообщать о том не спешил. К тому же сугубо штатский Елагин совершенно не разбирался в тонкостях и порядках, царящих в армии. А Василию ни о чем не говорили театральные представления, статьи в газетах на злобу дня и споры в Академии наук, будоражившие время от времени столичную общественность. Видимо, заметил это и сам Елагин, потому как перевел разговор на их общих знакомых. Рассказал о Катерине Дашковой и при этом внимательно поглядывал на выражение лица Василия. Еще во время ее давних посещений его дома заметил, что девушка с участием отнеслась к раненому Мировичу. Но тот выслушал его рассказ спокойно и ничем себя не выдал. Тогда Иван Перфильевич осторожно спросил:

– С Гаврилой Андреевичем давненько не виделись?

Василий после этого вопроса насторожился, чувствуя подвох, и потому ответил неопределенно:

– Давненько… Уж и не помню, когда…

На что Иван Перфильевич заметил:

– А он совсем недавно вами интересовался. Но я, как понимаете, ничем не мог оказаться ему полезен. Кстати, он собирался не далее как сегодня навестить меня, так что вы зашли своевременно.

С одной стороны, Василию ужасно не хотелось встречаться с Кураевым, но он хорошо понимал, что отсрочка, если тот захочет его разыскать, вряд ли поможет. С другой – ему интересно было знать, чем был вызван интерес этого человека к его скромной персоне, коль он говорил о нем с Елагиным. Да и вопрос о дедовских поместьях ему требовалось с кем-то обсудить, а других знакомцев, вхожих в закрытые для него двери высоких кабинетов, он попросту не имел. И тут ему пришла в голову мысль: «А почему бы не изложить свою просьбу Елагину? За спрос, как говорится, денег не берут, а он человек, сведущий в столичных, а теперь и дворцовых делах, худого не посоветует…» И он тут же обратился к хозяину дома:

– Иван Перфильевич, а можно мне переговорить с вами о делах своих, поскольку больше мне обратиться не к кому?

Тот согласно кивнул головой, и Василий постарался как можно короче изложить суть дела. Елагин внимательно и не перебивая выслушал его и лишь один раз спросил, кто из родственников Мировича уже обращался с подобной просьбой и куда именно.

– То мне неизвестно, но, поскольку дело так и не решилось, то, скорее всего, братья отца не рискнули им заниматься.

– Особого риска в том не вижу, но дело действительно непростое. Петр Алексеевич, вечная ему память, не обременял себя изданием специальных указов, когда хотел расправиться с неугодными ему людьми. Так что, думается мне, бумагу о лишении предков ваших недвижимого имущества вы вряд ли найдете. Но если и найдете, то опротестовать ее в Сенате будет трудно. Согласитесь, кто пойдет против воли Петра, прозванного Великим? Вот-вот, наши сенаторы уж точно не решатся…

– А императрица? – вставил свое слово Мирович.

– За императрицу сказать ничего не могу, – усмехнулся Елагин. – Она женщина решительная, но тоже с покойниками ссориться не захочет, не в ее это правилах.

– И что же мне делать? – без всякой надежды спросил Мирович. – Неужели нет никакой надежды?

– Не знаю, не знаю… Не хочется вас обнадеживать, но иногда подобные вопросы решаются как бы сами собой…

– Это как же? Поясните!

– К примеру, у отца одного придворного художника во время царствования Анны Иоанновны был взят в казну дом, а сам он долгое время находился под следствием. При Елизавете Петровне сын его, нынешний художник, участвовал в росписи дворца императрицы и так удивил ее своим мастерством, что она пригласила его к себе, вернула дом и выделила изрядную сумму всей семье за их мытарства. Как вам такой пример?

– Жаль, что не умею писать картины, а то бы обязательно принес их ко двору и представил ее императорскому величеству. Правда, как наслышан, сейчас в фаворе все больше военные… Не так ли?

– Да, идут такие разговоры…

– И не на пустом месте, как мне кажется. – Мирович не любил отступать, и обтекаемые ответы Елагина были ему неприятны, даже раздражали.