Книга Князь-меч - Андрей Посняков

– Ну, раз не нужен… Дементий! Сооруди быстренько петлю, – хохотнув – и чего развеселился? – именитый вотчинник указал пальцем на задний двор. – Мы его на той березе повесим. Пусть повисит. Вместо чучела, чтоб галки рассаду не поклевали.

Женщина покачала головой:

– Рано еще для рассады-то. А вешать его не торопитесь… Лучше мне отдайте… может, и впрямь, сгодится куда…

– Так я ж сразу и предложил!

Кольшу вновь закинули в амбар, откуда вывели лишь ночью. В темно-синем небе ярко сверкала серебряная молодая луна, а на поляне, возле старого дуба, вновь пылал костер. Отрок похолодел: он уже представлял, что сейчас с ним сделают. То же самое, что и с той несчастной девой – принесут в жертву мерзким языческим божкам!

Да и эта Хельга ясно кто. Ведьма! Да не простая – варяжская. Потомки варягов жили на Пскове отдельной улицей, у них даже своя церковь была, вполне себе православная. Только вот люди шептались – и старых своих богов варяги не позабыли, как не позабыли и язык.

Между тем к дубу подвели и беглого волхва. Подойдя к костру, литвин скинул рубаху и, подняв голову к небу, что-то зашептал, видать, молился. Бледное, вытянутое, словно лошадиная морда, лицо его казалось отрешенным от всех земных дел.

Сорвали рубаху и с Кольши, привязав паренька к толстому и шершавому стволу. Отрок уже и не пытался вырваться – куда там. Лишь дернулся пару раз да похолодел от липкого страха, в любой момент ожидая самой лютой смерти… такое, впрочем, в короткой жизни парня случалось уже не раз. И всякий раз Господь отводил беду! Может, и в этот раз отведет?

Отрок принялся с жаром молиться. Пресвятой Богородице и всем святым, которых знал… Правда, долго творить молитвы не получилось: подойдя ближе, ведьма хлестко ударила Кольшу по губам. Потом обернулась, осторожно взяла из рук слуги чашу с каким-то дымящимся зельем, поднесла:

– Пей! Пей, если не хочешь, чтоб с тебя с живого содрали кожу.

Шмыгнув носом, отрок послушно сделал несколько глотков…

Выпил и сразу же провалился в глубокий и до жути реальный сон. Кольша словно бы находился в каком-то городе, где пугало – всё! И огромные, с прозрачными окнами, дома, и гладкие широкие улицы с проносящимся по ним железными повозками без лошадей. От одного этого уже можно было сойти с ума. А еще был запах. Отвратительный, мерзкий, дымный… верно, так пахло в аду!

В ад отрок потом и спустился. Следом за литвином. Да-да, беглый литовский волхв тоже был здесь, и Кольша знал, что должен за ним следить и ничего не бояться… ибо он не сам по себе, а в ком-то еще. Странная одежда – синие линялые порты и куцый армячок, непонятно из чего сделанный. На голове – вязаная шапка, обувь – вообще непонятно из чего сделана…

Верно, это был кто-то другой, не Кольша. Но он делал то, что Кольша хотел. Шел, куда надо – за литвином. А тот спустился в ад!

Нет, поначалу-то отрок не заподозрил ничего жуткого, ибо жуть была тут повсюду! Просто шагал за волхвом, стараясь не потерять его в неведо откуда взявшейся толпе. Волхв – он тоже был одет очень странно, примерно как и Кольша – вытащил из кармана… непонятно что. Обрывок пергамента иди что-то подобное… Приложил… непонятно к чему… Кольша сделал то же самое. Разверзлись створки… потекла вниз черная гусеница – лестница, на каждой ступеньке которой стояли-ехали люди. Язычник тоже стоял. И – Кольша.

Вскоре все очутились в огромном, ярко освещенном амбаре, и пораженный до глубины души отрок совсем потерял литвина, а, когда пришел в себя, принялся метаться, искать.

Вот тут-то Шмыгай Нос и понял, где оказался. Из огромной черной норы вдруг донесся рев истинного апокалипсического зверя! А потом показался и сам зверь. Огромная железная змея, сверкающая, с горящими глазами! Этого Кольша уже перенести не смог…

– Эй, эй! А ну, поведай нам, что ты видел?

Отрок проснулся от того, что его хлестали по щекам. Больно так, противно… Кто эта женщина? Кто все эти люди? И вообще – кто он сам?

– Похоже, ничего мы от него не узнаем, уважаемая, – негромко молвил боярин.

Ведьма согласно кивнула:

– Да, он потерял разум. Может, не навсегда – на все воля богов. Так я заберу его? Месяц, другой – и он придет в себя, вспомнит. Или не вспомнит и не придет.

– Забирай, обещал же.

Скривив тонкие губы, боярин махнул рукой. Этот чертов отрок теперь был не опасен. Кому он что расскажет? Сошел с ума… Правда, колдунья сказала… Ну, и что с того? Ну, и придет в себя через месяц. Через месяц во Пскове будут иметь власть уже совсем другие люди! В том числе… х-ха!

Боярин горделиво улыбнулся и велел седлать коня. Утро уже. Светало. Следовало спешить, ибо впереди ждали поистине великие дела.

* * *

– Немцы, князь! – верный оруженосец Гинтарс прямо-таки ворвался в горницу. – Гонец с Мирожской обители прискакал. Рыцари! Идут во многолюдстве, с хоругвями. На Псков путь держат!

– Понял, – вскочив на ноги, князь быстро набросил на плечи плащ и, забыв про шапку, выбежал во двор.

– Коня мне! И, да – собрать всех бояр, воевод, посадника… Пусть на Полночную башню идут. Я там их ожидать буду.

Отдав приказ, Довмонт птицей взлетел в седло и в сопровождении дружинников наметом помчался к западным – полночным – воротам.

– Постор-рони-ись! – закричали глашатаи.

Бросились по сторонам людишки – мастеровые, мелкие торговцы, артельщики… В Троицкой церкви ударили в набат. Тревожный звон тут же подхватили колокола прочих церквей, а также Ивановской женской обители. Во всех концах города кончали работы, бросали все свои дела, собирались на площадях… куда уже были посланы вестники.

Кто-то напал – всем ясно было. Гадали только – кто? Ливонские немцы, литовцы, поляки, полочане, новгородцы, татары, низовские князья? Напасть всякий мог, врагов да недоброжелателей у Пскова хватало. Гадали… однако же большинство склонялось к немцам. Их под Раковором побили, вот они и решили отомстить. Тем более только что, в мае на северных псковских рубежах безобразничали. Они, они – рыцари, чтоб им пусто было.

– Немцы и немцы, да хоть кто! Довмонт-князь, надежа наша, их всех побьет!

На том и порешили – да никто и не спорил. Верили псковичи в своего князя, не раз уже убеждались – надежен, и любого ворога поразит.

Плыл над городом тревожный колокольный звон, и прятавшееся за легкими облаками солнце освещало собиравшийся по улицам и площадям люд. Стоя на площадке воротной башни, Довмонт вглядывался в утреннюю хмарь и спокойно отдавал приказания:

– Посадских всех – в город, немедленно. Посады – сжечь. Лучше мы сожжем, чем немцы.

Спустился с башни вестовой, поскакал…

– Ворота покуда не запирать. Всех, елико возможно, принять. Открытыми держать до последнего. Мосты все смолою облить… поджечь опять же, как немцы появятся. А потом – со всех ног… Таковые смельчаки, я чаю, найдутся?