Книга Юлий Цезарь - Роберт Этьен

Сенатор[758].

ЦЕЦИЛИЙ

Брат предыдущего.

РУБРИЙ РУБ РУГА

Сенатор.

СЕКСТИЙ НАЗОН

М. СПУРИЙ

Четверо беспартийных

Политические пристрастия третьей группы определить трудно.

Г. КАССИЙ ПАРМСКИЙ

Квестор в 43 году,[759] он командовал флотом, сразившимся 13 июня с Долабеллой на юге Малой Азии. В 42 году он был проквестором[760] и возглавлял флот в Азии во время битвы при Филиппах.

ПАКУВИЙ АНТИСТИЙ ЛАБЕОН

Отец известного юриста М. Антистия Лабеона. Друг Брута, он был легатом в битве при Филиппах и после сражения приказал своим рабам, чтобы они его убили[761].

ПЕТРОНИЙ

Д. ИЛИ Т. ТУРУЛЛИЙ

Он отправится с Аннием Кимвром в Вифинию и примет там командование флотом, который Кимвр приготовит в 44-м и двинет против Долабеллы в 43 году.

Наше следствие оказалось плодотворным: мы нашли 20 имен из 24. Недостающими четырьмя можно пренебречь, раз уж имена этих сенаторов стерлись из людской памяти. В целом, среди заговорщиков мы находим поколение людей, которые начали свою карьеру в 60–58 годы и, по разным причинам испытав разочарования, смаковали свои обиды, а также нетерпеливую молодежь, которая в 44–43 годах, закусив удила, устремилась в погоню за почестями и должностями.

Непрочная коалиция в поисках лидера

Каким образом можно было сплотить эту кучку стареющих генералов и молодых волчат и заставить их переступить через личные обиды и политические разногласия, чтобы совершить главное — убить властителя, чтобы свергнуть монархический режим и восстановить свободное взаимодействие республиканских институтов? Те, кто мог бы стать действующими лицами этой «революции», один за другим сходили со сцены, либо пав на поле битвы, либо получив прощение Цезаря. Его противникам нужен был знаменосец. После Фарсала (9 августа 48 г.) эту роль мог сыграть Катон, принявший командование войсками, сохранившими верность древним идеалам гражданской общины. После битвы при Тапсе (6 апреля 46 г.) и одержанной Цезарем победы он вышел из игры, поскольку в партии помпеянцев ему не нашлось места, а вернуться в Рим он не мог. Катон предпочел самоубийство (12–13 апреля 46 г.), продемонстрировав тем самым приверженность определенному представлению о политической жизни, в основе которого была роль наследственной аристократии, призванной, при посредстве магистратов и сенаторов, представлять интересы народа. Такая respublica управляется добродетелью, и только неподкупные ее члены оказываются достойны награды. Не приемля более режим, внушавший ему отвращение, и отказываясь (по крайней мере до 49 г.) поступаться принципами ради каких-то уступок и компромиссов, Катон предпочел свести счеты с жизнью.

За этим последовала война памфлетов, которая не зашла слишком далеко и не возбудила народ: да и была ли она вообще серьезной в то время, когда Цицерон искал сближения с цезарианцами, а Брут как раз перед возвращением Цезаря из Испании надеялся привлечь диктатора в партию оптиматов? Подобные иллюзии едва ли могли усилить оппозицию Цезарю, наоборот, они вызывали в ней разброд и шатание. Только Кассий и его друзья не присоединились к единодушному решению сенаторов удостоить Цезаря исключительных почестей, но они мало что значили в тот момент, когда Цезарь расколол лагерь своих врагов, определив на должность городского претора Брута и вызвав этим ревность его шурина Кассия: оба возможных руководителя организованной оппозиции публично поносили друг друга, вовсю пользуясь в то же время плодами сделанного Цезарем выбора и рассчитывая на перспективы, которые сулило это решение в будущем.

В первый день января 44 года казалось, что оппозицию удалось приручить и Цезарь может приступить к выполнению своего грандиозного проекта завоевания Востока. Прежде чем принять верховное командование «Великой армией», он решил еще больше укрепить свой режим: 14 февраля 44 года он получил пожизненную диктатуру, а также трибунскую неприкосновенность. Отныне он стал несменяемым и неприкосновенным. Все сенаторы присягнули ему на верность и, чтобы создать видимость «цивильного» режима, он распустил свою охрану. С этого момента он стал единственным источником власти, и соперничество традиционных олигархических фракций, как и манипулирование клиентелами военачальников, потеряло смысл. И у помпеянцев, и у цезарианцев оставалось лишь то будущее, которое им отводил Цезарь. В своем разочаровании они не могли не объединиться в заговоре.

Цезарь повелел принести клятву своему гению,[762] и присяга эта продолжалась в разных уголках Империи, когда грянули Мартовские иды. Все подданные Империи становились детьми этого нового отца: верность и благочестие (fides et pietas) должны были сплотить общество и связать его с Цезарем. Подобно тому, как патрон принимает своих клиентов сидя, Цезарь не стал вставать, когда делегация сенаторов принесла ему в храм Венеры-Прародительницы декреты 14 февраля. Разумеется, ни Бруту, ни Кассию, да и никому из будущих заговорщиков не хватило мужества покончить с собой или отказаться от принесения клятвы, однако скорее всего именно эта сцена 15 февраля, а не самоубийство Катона, привела к осознанию сложившейся ситуации, знаменовала момент возникновения заговора.

Кто должен был встать во главе? Кассию удалось преодолеть свою мелочную ссору с Брутом, в лице которого общественное мнение приветствовало потомка того Брута, который ниспроверг царскую власть.[763] Подлог очевиден: тот Брут предал смерти двух своих сыновей[764] и, следовательно, не оставил потомства[765]. Маневры Кассия и его агентов оказали давление на Брута, который старался держаться в стороне. Чтобы заставить его отказаться от неудобного и возмутительного нейтралитета, у подножия статуи его предполагаемого предка стали разбрасывать листовки и делать надписи: «Нам нужен Брут. О если бы ты был жив!» На трибунал городского претора, где он восседал, подбросили записку: «Ты спишь, Брут. Ты не Брут».[766] Когда статую Цезаря установили подле статуй царей и статуи «предка» Брута, такое соседство будто бы внушило ему мысль о свержении Цезаря[767]. Конечно, отнюдь не идейные и не пространственные ассоциации объясняют решение Брута придать заговору законность, олицетворенную его чистой совестью. С Брутом встречался Кассий, и Цицерон должен был помнить, что еще в 59 году он искал новых Сервилия Агалу или Брута для того, чтобы избавить Рим от трехглавой монархии Цезаря, Помпея и Красса[768]. Предполагаемый предок Брута отомстил в 510 году за бесчестие Лукреции, решив свергнуть царей.[769] Сервилий Агала в 434 году собственной рукой убил молодого всадника Спурия Мелия, которого обвиняли в стремлении к царской власти[770]. Цицерон одобряет эти расправы и уже в августе высказывает идею о возможности нового убийства[771]. Брут был воплощением философа — приверженца школы стоиков, ходил вечно растрепанным и представлял собой антипода элегантному Цезарю. Его жена Порция могла потягаться с мужем в способности превозмогать физическую боль. Брут даже собирался покончить с собой, если 15 марта 44 года ничего не удастся сделать для спасения Республики. Кассий отговорил его от этого, ведь Брут был носителем антимонархической традиции, так как по матери Сервилии он происходил также и от Г. Сервилия Агалы.