Книга Наталья Гундарева - Наталья Старосельская

«Меня огорчает та небрежность, с которой пишут не только обо мне и моих товарищах по театру, – сокрушалась Наталья Георгиевна в подобных случаях. – Нельзя писать об артистах без любви. Беда в том, что журналист, особенно молодой, хочет проявиться за счет другого, уже чего-то в жизни достигшего человека: а напишу-ка я о той же Гундаревой какую-нибудь нелепость! И пишут. Но я стараюсь никогда не сводить счеты, это бессмысленно».

1 декабря поклонницы актрисы устроили несанкционированный митинг во дворе больницы, переполошив медицинских работников и охрану. Незваные гости скандировали под окнами своего кумира: «Наташа, мы тебя любим!» Наталья Георгиевна этих слов не слышала: больничные стены не пропускали посторонних звуков. Однако рассказ о забавном происшествии развеселил ее.

20 декабря 2001 года профессор А. И. Федин, наблюдавший за знаменитой пациенткой в больнице Святителя Алексия, заявил: о том, что актриса будет прикована к инвалидному креслу, не может быть и речи. «Если у нее хватило мужества выжить, хватит его, чтобы встать на ноги», – утверждал Анатолий Иванович. Тогда казалось, что самое страшное уже позади. Гундарева героически сражалась с болезнью...

Она сделала все возможное и невозможное, чтобы вернуться к жизни, но, увы, за четыре года так и не восстановилась полностью. Помешали три повторных инсульта и сотрясение мозга (14 декабря 2002 года упала на прогулке, сильно ударилась головой и потеряла сознание). Любой из этих эпизодов мог оказаться роковым, и Гундарева об этом знала. "Memento mori – помни о смерти, как говорили древние" – слова из ее последнего интервью... Проживать каждый день, как будто он у тебя последний, – для этого требуется огромное мужество, на которое способен только высокий дух».

Дух ее действительно был высок. И, если уместно такое выражение, в последние годы ее короткой и ослепительной жизни он устремлялся все выше и выше.

Интервью этих лет – тому свидетельство.

...К лету 2002 года ситуация более или менее стабилизировалась. Наталью Гундареву выписали из больницы, и она отправилась в подмосковный санаторий «Валуево» для реабилитации. Чувствовала она себя значительно лучше – много говорила по телефону, общаясь с друзьями, принимала гостей, упорно разрабатывала руку и ногу, не пренебрегая занятиями, часть из которых была довольно болезненной. Шутила, смеялась, радостно рассказывала мне, что дважды в неделю в «Валуево» приезжает киоск, в котором продают милые ювелирные поделки, и она покупает что-то и себе, и подругам.

В августе 2002 года появились два больших интервью, которые Наташа охотно дала корреспонденту «Известий» Валерию Кичину и мне. Я хотела бы привести фрагменты из этих интервью, потому что они представляются мне очень важными.

Валерий Кичин:

«В принципе – случилось чудо. Оно воплощено в женщине, которая сидит на солнышке и улыбается мне той самой улыбкой, которую мы полюбили по спектаклям и фильмам. А потом с доверием и откровенностью делится своими надеждами, сомнениями, болями. Эти надежды ей самой кажутся безумными, но и реальными одновременно: пережив инсульт, после которого чаще всего уже не встают, Наталья Гундарева мечтает о возвращении на сцену. И упорно идет к этому счастливому дню. Через такие тернии идет, какие не приснятся в страшном сне...

Гундарева совершенно прежняя – говорит остро и стремительно, реагирует мгновенно и остроумно, выглядит так, как может выглядеть «сладкая женщина» в час долгожданного отдыха. Встает пока при помощи подруги – левая нога еще плохо слушается хозяйку, – но с неистребимой грацией актрисы. Идем медленно, мои попытки взять ее под руку отвергаются: во-первых, мы не инвалиды, во-вторых, левая рука пока тоже подгуляла, надо еще поработать. Первое интервью, по-видимому, и для нее событие – она в него бросается, как выбегает на сцену, внутренне собираясь и входя в роль самой себя, – какой она покинула нас тринадцать месяцев назад...

Судьба актрисы оказалась частью нашей судьбы. Мощный вал тревоги и любви прокатился по стране, и теперь уже она почувствовала его энергию. Ее спасла для нас и наша любовь. Беда возвращает явлениям их масштаб и помогает людям осознать себя людьми. А актер в России по-прежнему больше, чем актер.

– В фильме "Осенний марафон " Ваша героиня, кажется, навсегда замерла в ожидании беды. Это свойственно Вам в жизни?

– Нет, несчастья стараюсь пройти быстро. Считаю, что в жизни все время должно что-то происходить, – и не останавливаюсь, иду дальше. Ведь не может же быть только плохое! И мне неинтересно горевать: мол, помнишь, как раньше было хорошо! Интереснее – что будет дальше? Пожилым свойственно думать о том, что пройдено, молодым – что впереди. Пожилой уже знает, что ждет впереди, и он туда не хочет, старается отодвинуть это будущее. А я вот думаю о том хорошем, что меня ждет. Уповаю на день грядущий, который, может быть, принесет новые роли, – мне так легче жить.

– Я могу спросить Вас о случившемся? Как это бывает?

– Такого, наверное, никогда не ждешь. И конечно, это переворот в сознании. Все последние годы я жила в непрерывной гонке, когда утром за волосы стаскиваешь себя с постели, вливаешь в себя кофе, глотаешь сигарету, бросаешься в машину, мчишься на репетицию, примерку, спектакль, съемку, а к вечеру прибегаешь выпотрошенная, не понимая, куда ушел день. И кажется, что ничего не сделано, хотя объективно это не так: прошла репетиция, примерила платья для новой роли... Но настоящего, на что стоило бы употребить это жизненное пространство, – нет совсем. Я люблю результат, а моя работа результат дает далеко не сразу, и никогда не знаешь заранее, что из нее выйдет... И вдруг в этой гонке судьба меня остановила. И я думаю: почему Бог мне послал эти испытания? Может, потому, что я люблю результат, а это свойственно людям, которых обуяла гордыня? Как на Олимпиаде, где кругом плакаты: «Дальше всех! Выше всех! Лучше всех!» Может, судьба решила меня поставить на место? Нет, правда, правда, правда! Я даже стала распоряжаться судьбами других. Конечно, люди сами доверяли мне свои судьбы, я этого не требовала, не становилась Саваофом – они ко мне приходили со своими несчастьями, и я старалась им помочь.

– Какая же это гордыня?

– Но я ведь стала ощущать себя... всесильной. Хотела все мочь, и мне было важно не то, как я прожила день, а – его итог. А это очень вредно. И теперь я проживаю жизнь немного иначе. И все время думаю об истине, которая стала для меня главной: Бог посылает испытания сильным...

– Вы думаете, что теперь захотите и сможете играть иначе?

– Играть, как прежде, наверное, уже не смогу – нужны огромные физические силы, а их не будет. А играть хуже не могу себе позволить. Ведь театр – это легенды, которые кругами расходятся после спектакля. Стоит снять его на пленку – легенда разрушается. Поэтому до потомков должны доходить легенды, а не вещественные доказательства. Театр стареет быстрее, чем любое другое искусство, как событие он устаревает буквально на следующий день. И пусть лучше остаются легенды: кто видел – перескажет тому, кто не видел...