Книга Мирабо - Рене де Кастр

За годы, непосредственно предшествовавшие созыву Генеральных штатов, Ламарк близко сошелся с двумя людьми, которым предстояло сыграть важнейшую роль в дальнейших событиях: герцогом Орлеанским и Лафайетом.

Именно в конце этого периода граф де Ламарк и встретился впервые с Мирабо. Инициатором встречи был интендант из Марселя, известный благодаря своей административной деятельности и литературному творчеству, — знаменитый Сенак де Мейян, один из самых проницательных свидетелей тех смутных времен. В 1788 году он устроил ужин у принца де Пуа, чтобы свести Мирабо и Ламарка в присутствии виконта де Ноайля и супругов Тессе.

Мирабо сначала произвел неблагоприятное впечатление на Ламарка. Тот нашел его некрасивым, вульгарным, неестественным, дурно одетым; несколько пошловатых острот, отпущенных во время ужина, только усилили это впечатление. Затем перешли в салон, и Сенак де Мейян завел речь о политике. Мирабо поддержал ее столь блестяще, что Ламарк отозвал его в сторонку. Он заговорил с ним о Германии. Тогда Мирабо, долгое время там проживший, проявил такие познания, что его собеседник был окончательно покорен.

Начались частые встречи, во время одной из них Ламарк отвел Мирабо к герцогу Орлеанскому. Непохоже, чтобы принц понравился будущему трибуну; по меньшей мере, Мирабо неоднократно уверял Ламарка, что герцог Орлеанский не внушает ему доверия и что ему претит действовать в союзе с этим человеком.

Предвыборная кампания 1789 года разлучила Мирабо и Ламарка; последний, хоть и не француз, был избран депутатом от дворянства в округе Кенуа. Прозаседав в палате второго сословия до конца июня, он увиделся с Мирабо, чье имя теперь было у всех на устах, лишь на общем собрании.

Ламарк заверил Мирабо, что рад встрече и что надеется найти время для частых бесед с ним.

— С таким аристократом, как вы, мне всегда будет легко найти общий язык, — ответил Мирабо, приняв приглашение на ужин на следующий день.

Немного спустя оба сидели за накрытым столом.

— Вы сильно недовольны мною, — сказал Мирабо, испытывая такое чувство, будто его подвергают остракизму.

— Вами и многими другими.

— Если так, вам следует начать проявлять недовольство теми, кто живет во дворце. Корабль государства попал в страшнейшую бурю, а у руля никого нет.

Мирабо повел целую обвинительную речь против Неккера и отсутствия у него четкого плана.

— Но вы-то чего хотите добиться, раздувая огонь в самом Собрании и вне его?

— Судьба Франции решена, — живо ответил Мирабо, — слова «свобода» и «налоги, одобренные народом», разнеслись по всему королевству. Теперь уже из всего этого не выпутаться без создания правительства, более или менее напоминающего английское.

Он добавил, что не его вина в том, что дворяне-монархисты отвергли его из соображений личной безопасности. Да, он вынужден был стать вожаком народной партии.

— Пришло время уважать людей, исходя из того, что у них есть вот тут, во лбу, меж двух бровей, — сказал он наконец.

Ламарк, задумчиво его слушавший, сделал попытку доказать своему гостю, не в силах найти оправдание его революционным речам, что его замечательное красноречие не возместит того зла, какое он приносит стране.

— В тот день, когда королевские министры согласятся беседовать со мной, я покажу, что предан делу короля и спасению монархии.

Когда друзья прощались, Мирабо, энергично сжав руку Ламарка, высказал пожелание:

— Я бы хотел, чтобы мы могли чаще встречаться вот так, накоротке.

Сильно пораженный этим разговором, Ламарк долго над ним размышлял. Он оценил опасности, которым подвергалось правительство, и первостепенную роль, которую был призван сыграть Мирабо; сказал себе, что было бы не лишено смысла примкнуть к этой сильной личности во имя порядка, и решил внимательно наблюдать за ним, чтобы увериться в том, что его словам можно доверять; а затем следовало найти наилучший способ его использовать.

Несколько дней спустя Ламарк снова пригласил Мирабо на ужин, но на сей раз в компании нескольких важных гостей, включая герцога д’Аренберга, своего старшего брата, и герцога де Лозена, старого завсегдатая Общества тридцати.

Вышколенный своим другом, Мирабо довольно спокойно изложил свои взгляды на недавние события и их возможные последствия. Похоже, что в тот день Ламарк принял окончательное решение, когда Мирабо, уходя, сказал ему:

— Постарайтесь же, чтобы во дворце знали: я в большей степени за них, чем против них…

VI

Тем не менее Ламарку не удалось сразу же поговорить с королем о возможности использовать Мирабо. Обстоятельства распорядились иначе.

После событий 23 июня беспорядки усилились; полки взбунтовались, и пришлось заключить их вожаков в тюрьму Аббатства. Солдаты, оставленные на свободе, объединились, чтобы освободить своих товарищей; они взломали двери тюрьмы и отвели освобожденных узников в Пале-Рояль, где герцог Орлеанский дал им убежище.

Такое положение вещей следовало немедленно прекратить. Собрание отправило депутацию к королю, чтобы «просить его о милосердии». Выхода не было: Людовик XVI помиловал бунтовщиков, но все-таки вернул их в тюрьму и обратился с суровым предупреждением к Собранию, протестуя против беспорядков.

Похоже, что король, которого снова начали донимать ярые поборники привилегий, уже сожалел о своем поведении в конце июня. Не желая применять силу, он все же должен был позаботиться о собственной безопасности. Из провинций в Версаль прибывали полки, на которые король еще мог положиться. Барон де Безенваль, один из командиров швейцарцев, должен был обеспечить безопасность столицы. Все войска, получившие приказ занять парижский регион, были отданы под командование непримиримого и энергичного солдата — старого маршала де Броя.

Слухи ходили самые противоречивые, многие опасались за свою свободу или жизнь: прогрессивно настроенные депутаты от дворянства чувствовали себя под угрозой, равно как и самые завзятые вожаки третьего сословия.

«Пока король собирал солдат и призывал на помощь, Собрание собирало голоса и призывало на свою защиту; одним словом, король и Собрание пытались привлечь на свою сторону каждый свою армию», — проницательно написал Ривароль.

Так что неудивительно, что самый отчаянный из депутатов — граф де Мирабо — поднялся на трибуну 8 июля, чтобы указать на признаки готовящегося государственного переворота и выразить тревоги своих коллег и всех граждан.

Неделей раньше, 1 июля, Мирабо предложил принять «Обращение к королю»; но в тот день он был болен и сипел; ему не удалось убедить Собрание. Депутаты предпочли отправить делегацию — и она добилась помилования взбунтовавшихся солдат. Зато 8-го Мирабо был в форме. Речь, которую он произнес, была одним из лучших его выступлений и была в некотором роде вершиной его ораторской карьеры, хоть и была составлена в соавторстве с Дюмоном и дю Ровре.

«Общественные события, скрытые факты, тайные приказы, поспешные опровержения — одним словом, военные приготовления всем бросаются в глаза и наполняют возмущением все сердца», — прокричал Мирабо под яростные аплодисменты. Именно благодаря этой речи он получил прозвище «Мирабо-гром». Однако если прочитать ее по прошествии времени и на трезвую голову, эта речь кажется весьма умеренной по своим намерениям и предлагаемым методам: оратор пощадил короля, воздал должное его благородным чувствам, четко отделив их от происков дурных советчиков. Именно последних он и предал анафеме: