Книга Русский Египет - Владимир Беляков

Так что же, комдив Студнев и полковник Хлебников — одно и то же лицо? Возможно. И вполне объяснимо, почему при такой фамилии у англичан отложилась в памяти ассоциация с хлебом. Ведь студень — блюдо им чужое, а хлеб — первая еда, даже у англичан.

Но прототипом полковника Хлебникова мог быть и русский эмигрант, воевавший, как И. Д. Звегинцов, в рядах союзников. Скажем, подполковник-танкист князь Дмитрий Георгиевич Амилахвари (1906–1942), храбро сражавшийся в войсках Свободной Франции и погибший при Эль-Аламейне. Этот человек, получивший из рук самого генерала де Голля высшую награду — Крест Освобождения, был легендарной фигурой. «Среди солдат Свободной Франции создался настоящий культ памяти подполковника Амилахвари», — писал в 1947 году другой участник североафриканской кампании, эмигрант Владимир Алексинский.

О подвигах Амилахвари наверняка знали англичане. Причем для них он определенно был просто русским офицером. В боевом содружестве вряд ли имели значение гражданство или национальность. Выходец из России — значит, русский. Возраст Дмитрия Георгиевича практически совпадает с возрастом Хлебникова: он погиб в 36 лет. Впрочем, древняя грузинская княжеская фамилия Амилахвари, как сказали мне специалисты, к хлебу никакого отношения не имеет.

Так кто же вы, полковник Хлебников? Советский офицер Николай Студнев или русский эмигрант Дмитрий Амилахвари? Ответить на этот вопрос все еще невозможно. Но то, что наши соотечественники в годы Второй мировой войны рука об руку с союзниками воевали против фашизма в Северной Африке, уже не вызывает сомнений.

Глава 26

Червоны маки на Монте-Кассино

Осенью 1990 года мои поиски по теме «Эль-Аламейн» застопорились. К счастью, ненадолго.

Весной следующего года я неожиданно получил такое вот письмо. «Пишу с опозданием, и большим. Отвечаю на публикацию в газете «Правда» от 8 мая 1988 года «Они сражались в песках». Потерялась статья в моих бумагах, а сейчас вот нашлась, и вот что я хочу сообщить.

В 1947–1949 годах к нам в Сибирь, в Иркутскую область, Тайшетский район, поселок Саранчей, было выслано много с Литвы, Украины, немцев Поволжья. В этих семьях было много детей, и мы, местные, дружили с этими ребятами. Умели говорить и по-немецки, и по-литовски, и по-украински. Одним словом, дети есть дети.

Но особенно сильно подружился я с украинской семьей Решетицких. Отца звали Прохор, мать — Домна, а сына — Федор. Федор много рассказывал мне об Украине. Однажды он показал мне семейные фотографии. На одной из них отец его в военной форме на фоне пирамид. Федор сказал, что отец его воевал в песках Египта. Прочитал я статью и вспомнил про эту фотографию».

Автор письма, Алексей Пантелеевич Супрун, живущий в Набережных Челнах и работающий на КамАЗе, прислал адреса — и друга своего Федора, в Алма-Ате, и отца его, в Кривом Роге. Надо ли говорить, что я тут же написал на Украину. Но шли месяцы, а ответа не было. Тогда, уже осенью, я написал опять: вдруг почта подвела? На сей раз не только отцу, но и сыну. И вновь стал ждать.

Полгода спустя, когда надежда начала покидать меня, из Алма-Аты наконец пришел ответ. Вместе с фотографией! «Здравствуйте, Владимир Владимирович! Пишет Вам Федя, тот самый, который показывал эту фотографию Супруну. Отец старый, ему 82 года. Видел я его чуть больше года тому назад. Из рассказов отца знаю, что до войны он работал на мосторемонтном поезде. Строили мост через Днепр в Кременчуге. Поезд этот каким-то путем попал в Польшу. Отец вступил в польскую армию, которая сражалась под командованием англичан. Я часто слышал от отца, что Черчилль приезжал на передовую линию фронта. И еще что очень много погибло солдат при взятии высоты Монте-Кассино. Иногда он пел песню «Червоны маки на Монте-Кассино». Вернулся отец домой в 1947 году из Англии. Тогда семью нашу и сослали в Сибирь, в Саранчей. На фотографии отец второй слева. Кто вместе с ним, не знаю».

Федору Прохоровичу я немедленно отправил в Алма-Ату письмо с горячей благодарностью, предварительно пересняв фотографию. Оригинал же вложил вместе с письмом в конверт. В письме спросил, можно ли приехать к отцу и как это сделать. Собственно, я и не стал бы спрашивать, поехал бы во время отпуска и так. Но смущало меня, что ответ пришел не от самого старика Прохора, а от его сына. Может, отец так плох, что и написать не в силах? Или не хочет?

А поехать в Кривой Рог так нужно! Ведь Прохор Никанорович Решетицкий — единственный из соотечественников, воевавших в Египте, кого мне удалось найти! Он ведь наверняка сможет ответить почти на все мои вопросы! Много ли было советских? Были ли у них свои подразделения? Кто был самым старшим? Сколько наших погибло? Где их хоронили? Когда и каким путем возвращались домой? Не говоря уже о его собственной судьбе, удивительной даже по меркам щедрого на необычное военного времени.

Каир, 1943 г. Второй слева — П. Н. Решетицкий

Фотографию я опубликовал в «Правде» в День Победы — 9 Мая 1992 года. Спустя некоторое время после этого мне позвонил военный атташе России в Египте полковник Юрченко.

— Владимир Владимирович, видел в газете фотографию, поздравляю, — сказал он. — Вот что я подумал. 25 октября — 50-летие битвы при Элъ-Аламейне. Будут большие торжества, соберутся ветераны со всего мира. Вот бы организовать приезд вашего Решетицкого! Приглашение и пребывание здесь могу взять на себя. Только бы найти спонсора, готового заплатить за билет до Каира!

Идея была прекрасная, и я чистосердечно поблагодарил за нее полковника. Сказал, что во время отпуска собираюсь поехать к старику Прохору. Если он в силах совершить такую поездку, будем действовать. Перед отпуском я еще отправил письмо в Канаду Джо Суини — тому самому, с которым познакомился в Эль-Аламейне в 1987 году и который рассказал мне о своей встрече в Александрии в 1943 году с двумя моими соотечественниками. Написал, что я еще в Египте и рад был бы встретиться с ним во время торжеств в Эль-Аламейне в октябре. Не забыл упомянуть и про Решетицкого.

Это только сказать легко — приехать из Москвы в Кривой Рог. На практике все не так просто. Расстояние — тысяча километров. Старик Прохор живет не в самом городе, а в селе неподалеку. Нужен грамотный провожатый, транспорт, надо где-то ночевать в чужом городе, наконец, в сезон летних отпусков как-то доставать обратный билет из Кривого Рога в Москву. Но я был полон решимости ехать. Может быть, даже на собственной машине. Решимости мне прибавили и два письма. Одно — от Федора, где он писал, что ехать, по его мнению, не только можно, но и нужно. Другое от Джо, я получил его прямо в день отлета из Каира.

«Дорогой Владимир, спешу ответить на твое письмо, которое пришло всего несколько часов назад. Пытался даже тебе дозвониться, но неудачно. Дело в том, что у меня есть готовое решение, как заполучить твоего украинского ветерана в Эль-Аламейн в октябре. Я забронировал два места для себя и жены Людмилы в туристической группе английской компании «Бэттлфилд турз». Помнишь, я знакомил тебя с ее владельцами — майором Тони и его женой миссис Холт? Так вот, жена моя заявила, что вряд ли сможет поехать. Ее совсем замучил артрит. Вот я и решил: а что если предложить ее место твоему украинцу? Тут, конечно, есть две проблемы. Во-первых, он должен прибыть в Лондон до 21 октября. И во-вторых, захочет ли он спать рядом со мной на двуспальной кровати в одном гостиничном номере? Пожалуйста, ответь как можно скорее. Твой Джо».