Книга Русский Лондон - Сергей Романюк

Евгений Васильевич Саблин окончил Царскосельский лицей, работал в российской миссии в Белграде, потом в генеральном консульстве в Марокко, в миссии в Тегеране, а с 1915 г. в посольстве в Лондоне. Саблин стал поверенным в делах Российской империи до признания Великобританией Советской России де-факто в 1921 г. При нем русские посольство и консульство превратились в центры, объединявшие эмигрантов, противников советских властей. После признания большевиков де-юре в 1924 г. Саблин передал здание посольства новым хозяевам, представителям СССР, но и после этого он считался главой русской колонии и представителем ее в фонде Нансена. Он вел документацию, писал рекомендации, помогал получать английскую визу. Как писали о нем в газете «Новая Россия», «Саблин не считал себя освобожденным от долга и миссии представлять русские интересы в Англии. История установит размеры того вклада, который был сделан им в дело защиты этих интересов в самые трудные для России годы. Ни один из русских послов, оставшихся "не у дел", не сумел занять такого положения, как Саблин в Лондоне. Его продолжали приглашать на придворные церемонии и гарден-парти, на приемы в Форин-офис, как бывало в годы его официального представительства»[227]. Официально он считался главой Russian Refugees Relief and Travelling Permit Office (примерный перевод: Организация содействия русским беженцам и выдачи документов для переездов).

В 1924 г. Саблин приобрел дом в Кенсингтоне, который стал центром эмигрантской колонии – Русским домом, в котором поместилось несколько русских эмигрантских организаций. Он продолжал свою полезную и благородную деятельность до самой кончины, последовавшей в 1949 г. (см. главу «Эмиграция»).

* * *

В первое время после взятия власти большевиками английский Форин-офис (т. е. министерство иностранных дел) препятствовал деятельности послов императорской России, но, правда, вскоре позволил им представлять интересы русских эмигрантов. Примерно такое же положение было и у многих других послов. Как отметил В. А. Маклаков, бывший посол Временного правительства во Франции, «…волею судьбы мы не представители правительства, а мы представители какой-то идеальной России, которая если не вся заключена в эмиграции, то из которой эмиграцию исключить невозможно»[228].

В то же время в Лондоне сразу после Февральской революции 1917 г. активизировались русские политические эмигранты. Бойкой политической деятельностью занялся Максим Максимович Литвинов, ставший первым послом советской России в Великобритании (январь– сентябрь 1918 г.), хотя никто его тогда и не признавал. Лондон был хорошо знаком Максиму Максимовичу Литвинову: он провел там 10 лет в качестве политэмигранта, исполняя, в частности, обязанности официального представителя ЦК РСДРП в Международном социалистическом бюро (см. главу «Эмиграция»).

«Итак, я стал полпредом, – вспоминал позднее Литвинов, – но у меня ничего не было: ни директив из Москвы, ни денег, ни людей. Излишне говорить, что у меня не было ни опыта, ни подготовки к дипломатической работе». Ему прислали 200 тысяч царских денег – они еще принимались в Великобритании, которые он успел обменять на фунты стерлингов. На следующий же день он послал в Форин-офис уведомление о назначении послом, но получил вежливое сообщение, что его никто и не собирается признавать. Несмотря на это, он развил бурную деятельность: снял квартиру в доме № 82 по Виктория-стрит, повесил на дверях табличку «Русское народное посольство», заказал бланки с надписью «Русский народный посол» (Russian People’s Ambassador) и стал рассылать в газеты статьи и заметки, выступать на рабочих собраниях, призывая всех трудящихся Великобритании «подняться на борьбу против империалистической агрессии». Он тут же потребовал передачи ему старого дома российского посольства. Набоков, исполнявший обязанности посла, конечно, отказал ему, на что Литвинов отправил в Москву просьбу разрешить ему, вполне согласно с традициями террориста, «захватить посольство силой» (!).

Литвинов послал письмо в Английский банк с требованием наложить арест на денежные средства царского правительства, направленные в посольство для закупки вооружения, на что, к крайнему удивлению, получил согласие банка, хотя права распоряжения деньгами он не получил. Своей бурной деятельностью он добился того, что владелец дома, где Литвинов снял квартиру для «народного посольства», возмутился и потребовал его выселения как занимавшегося «опасной пропагандой против короля и отечества». Суд признал правоту владельца, и Литвинову пришлось перенести свои хлопотливые занятия на собственную квартиру (Бигвуд-роуд, 11, Голдерс Грин) (11, Bigwood Road, Golders Green) в северной части города.

Англичане терпели его и не мешали, так как надо было поддерживать неофициальные контакты, с тем чтобы бывший английский консул Брюс Локкарт мог работать в России. Однако все изменилось после ареста Локкарта: Литвинова запрятали в тюрьму, где, впрочем, по его словам, ему жилось неплохо. Тюрьма находилась в южном части города, в Брикстоне, там, где и сейчас.

Надеяться на освобождение можно было лишь в том случае, если в Москве освободят Локкарта, и большевикам пришлось пойти на попятный – надо было выпускать Локкарта. Через 10 дней комиссары его освободили, а в Лондоне Литвинов вышел на свободу под условием возвращения Локкарта в Британию и отъезда Литвинова.

Так бесславно закончился срок первого советского посла в Британии – пришлось убираться.

В советской России он занялся дипломатией, стал заместителем народного комиссара иностранных дел, которым тогда был Чичерин. Литвинов вовсю интриговал против своего начальства; Чичерин страдал, жаловался, говорил, что Литвинов хам и невежда и что его нельзя допускать к дипломатической работе, но Сталину было только выгодно поддерживать эту склоку. С конца 1920-х гг. Литвинов стал де-факто наркомом, так как Чичерин болел и лечился за границей, а в 1930 г. Литвинова уже назначили главой внешнеполитического ведомства. Умница Красин так отозвался о его деятельности на посту руководителя: «Россия, пережившая варягов, монгольское иго и Романовых, несомненно без большого урона переживет… литвиновскую внешнюю политику». Он хорошо приспособился к обслуживанию сталинского режима, начав энергичную кампанию, связанную с высылкой Троцкого из СССР; Литвинов широко рекламировал и «борьбу за мир», служившую прикрытием активной подрывной деятельности большевиков во всем мире, произнося демагогические речи в Лиге Наций. Он был сторонником союза с Англией и США для противодействия германской угрозе, но демонстративная отставка Литвинова в апреле 1939 г. и назначение Молотова показали, что внешняя политика СССР коренным образом изменилась – в августе того же года был заключен пакт Риббентропа – Молотова. Литвинова не убили, не посадили в тюрьму, как многих его сотрудников по наркомату, а просто удалили от дел.

Как рассказывал Микоян, «верно, что Литвинова решили заменить, когда наметился пакт с Гитлером. Литвинов, как еврей, да еще человек, олицетворявший нашу борьбу против гитлеровской Германии в Лиге Наций и вообще на международной арене, был, конечно, неподходящей фигурой на посту наркома иностранных дел в такой момент».