Книга Богини славянского мира - Михаил Серяков

Во-вторых, следует отметить, что само имя отца Умилы и деда Рюрика Гостомысла означает буквально «думающий о госте». Однако гостем в Древней Руси называли не только гостя в современном значении этого слова, но также и купца. Такое имя объясняется реалиями эпохи, предшествовавшей знаменитому призванию варягов. Именно тогда через земли ильменских словен проходил волжско-балтийский торговый путь, игравший, судя по всему, достаточно большую роль в жизни славянских племен. В этой связи более чем показательно, что имя Гостомысл среди славянских правителей той эпохи встречается дважды и притом на противоположных концах балтийского участка этого пути: с упоминавшегося выше Гостомысла начинается список новгородских посадников, а второй Гостомысл, убитый Людовиком Немецким в 844 г.780, фиксируется письменными источниками у живших на территории современной Германии западных славян как раз неподалеку от Старграда. Согласно Иоакимовской летописи первый Гостомысл приходился дедом Рюрику, то второй, согласно немецким генеалогиям, являлся племянником основателя русской княжеской династии. С учетом рассмотренных выше топонимистических и мифологических связей между западнославянским Старградом-Сиваном и восточнославянским Новгородом подобное совпадение связанных с торговлей имен у славянских правителей в этих двух регионах едва ли можно считать случайным. А тот факт, что оба Гостомысла приходились ближайшими родственниками летописному князю Рюрику и вовсе сводит возможность случайного совпадения к нулю. Однако имя Гостомысла, говорящее о большом значении торговли в жизни Новгорода уже на самом начальном этапе его существования, заставляет вспомнить, что в более позднюю эпоху в том же Новгороде с торговлей была тесно связана именно Параскева Пятница, воспринявшая в христианскую эпоху целый ряд черт языческой богини Венеры. Следует подчеркнуть, что и в новгородской легенде о Гостееве «двоеверная» София, в облике которой проглядывают древние черты славянской Зари-Венеры, является ему именно во время его морского плавания, вновь указывая на связь данного небесного светила с мореплаванием. Возможно, в свете этого отнюдь не случайностью оказывается и тот факт, что древнейшее изображение Софии в Руси было сделано в церкви Успения на Волотовом поле. Согласно новгородскому преданию, записанному в XIX в. любознательным архимандритом Макарием, именно на Волотовом поле был похоронен дед Рюрика, легендарный Гостомысл: «Причина, почему Успенская церковь зовется на Волотове, заключается в том, что здесь полагают местопребывание бывшему у славян-язычников идолу Велесу или Волосу, подобно как на Ильмене при истоках Волхова было пребывание другого языческого идола Перуна. В память этого места, язычники погребали здесь своих князей и богатырей. Доселе указывают к юго-востоку саженях в 20-ти от церкви на холме, насыпанный над могилою князя славного Гостомысла будто бы пригоршнями новгородцев, чтивших память своего любимого старейшины…»781 Кроме того, не следует забывать, что именно Пятница, еще один персонаж новой религии, на который частично перешли функции Мокоши, была в Новгороде покровительницей морской торговли, для ведения которой было весьма полезно наблюдать в море планету Венеру.

Выше уже отмечалось, глава новгородской церкви осуществлял в княжеской семье генетически связанный с рожаницами и Мокошью ритуал пострига, этот очевидный пережиток язычества. В этой связи следует отметить, что устав князя Всеволода наделял новгородского владыку весьма важным правом – контролем за правильностью торговли. Ежегодно он должен был проверять точность торговых мер в Новгороде: «Торговыя вся вѣсы, мѣрила и скалвы вощаныя, и пуд медовыи, и гривенка рублеваа и всякая извѣсть, иже на торгу промежи людьми, от бога тако исконѣ уставлено есть: епископу блюсти без пакости, ни умаливати, ни умноживати, а на всякыи годъ извѣщивати; а скривится, а кому приказано, а того казнити близко смерти, а живот его на трое: треть живота святѣи Софии, а другаа треть святому Ивану, а третьая треть сочьскым и Новугороду…»782 Вполне возможно, что эта достаточно необычная для носителей этого сана функция точно также является пережитком языческих времен и восходит к связи Мокоши с торговлей. Подтверждает это предположение тот факт, что древнейшая из известных на сегодняшний день линеек была найдена в Ладоге в здании, которое исследователи отождествляют с языческим капищем783. Если это так, то задолго до новгородских архиепископов контроль за правильностью мер торговли осуществляли языческие волхвы.

Комплексный анализ дошедших до нас источников показал, что в языческую эпоху богиней-берегиней северной столицы Руси являлась именно Мокошь, многие черты которой впоследствии перешли на христианский образ Софии Премудрости Божией. Данное обстоятельство объясняет особенности восприятия новгородцами в «двоеверную» эпоху этого в высшей степени абстрактного начала новой религии, ясность об истинной сущности которого отсутствовала даже в ХVI в. Хоть летопись упоминает из языческих божеств в Новгороде одного лишь Перуна, культ которого действительно имел глубокие корни в этой земле, однако приведенные выше материалы показывают, что на начальном периоде своей истории жители этого города были не менее тесно связаны и с Мокошью. Без учета этого вряд ли можно объяснить тот факт, что в христианский период небесным покровителем Новгорода становится не Илья-пророк, а София. Следует отметить, что Мокошь в новгородской традиции сохранила очень многие черты Великой богини. В образе дерева она символизирует трехчастное деление Вселенной по вертикали и, стремясь органично вписать в мироздание свою создаваемую городскую общину, новгородцы в своем первоначальном общественном устройстве стараются воспроизвести именно эту структуру. Духовный стих о Егории Храбром и сказка о Василисе Премудрой содержат намеки на то, что эта богиня могла рассматриваться и как порождающее вселенную начало. Мокошь оказывается весьма тесно связана с Судьбой, а впоследствии со Словом, которое в индоевропейской традиции само мыслилось как вселенское начало, запечатлеваемой этим Словом Славой, а также божественной Премудростью, которую оно выражало. Она охраняет избравшую ее покровительницей город, являясь его верховным правителем и судьей, причем власть ее распространяется не только на земную жизнь, но и на посмертную участь человеческой души. Сохраняет она весьма древние связи с быками и коровами, а также со змеем, в облике которого воспринимался ее божественный супруг Перун. Наконец, в качестве Венеры она является покровительницей как брака, так и торговли, в буквальном смысле путеводной звездой для корабельщиков. Связь с данным светилом вписывает Мокошь в рамки таких индоевропейских традиций, как иранская и римская, в которых богиня, отождествляемая с данным небесным светилом, также выступает в роли охранительницы и связана с понятием верховной власти.

Глава 17

Морана и Баба-яга

Помимо женского олицетворения Жизни славяне знали и такое же олицетворение Смерти, которой была известная нам по западнославянским источникам богиня Морана или Маржана. Польский писатель Я. Длугош отождествлял Маржану с античной Церерой, «Матерью и богиней плодов», которую почитали крестьяне и земледельцы, принося в жертву пшеничные зерна. Однако, если Длугош отождествлял польскую Маржану с римской богиней земного плодородия Церерой, то более ранние древнечешские глоссы «Mater verborum» соотносили Морану с гораздо более зловещей греческой Гекатой, что подтверждается и корнем мор-, лежащим в основе ее имени. Интересно отметить, что в фольклоре Marena также называлась Smrt, Smrtka, Smrtonoska и ассоциировалась со смертью и болезнями, как об этом красноречиво говорит чешская поговорка: «От Морены нет спасения». Другая пословица гласила: «против Морены нет коренья», т. е. лекарства. Обычно она олицетворялась женским чучелом, символизировавшим смерть (мор) и зиму, которое торжественно топилось западными славянами во время встречи весны для обеспечения будущего урожая.