Книга Крымская война. Попутчики - Борис Батыршин

Фальшфейер догорел. Эссен принялся раскручивать второй, и тут увидел, что на северо-западной стороне горизонта мелькнул еще один луч. Взлетела россыпь разноцветных ракет; со стороны первого корабля бухнула пушка и над гидропланом повисла мертвенно-белая, неживая люстра осветительного снаряда.

Фальшфейры догорели один за другим. Швырнув в воду последний, Эссен потянул из кобуры кольт, но луч уже нашарил гидроплан. Лейтенант поспешно отвернулся и зажмурился изо всех сил, уберегая глаза от миллионосвечевого сияния. Ярчайший свет пробился под веки, грозя сжечь сетчатку, огнем затопил мозг - и вдруг погас.

Лейтенант открыл глаза - перед ним плавали радужные круги. Корабль, ослепительно-белый в электрическом свете, стоял в двух кабельтовых от гидроплана. Его обводы поразили лейтенанта - похожий на творение скульптора-модерниста, с граненым корпусом, невероятно сложной многоуровневой мачтой, унизанной какими-то шишками, стержнями, решетками... Слепящий луч уходил вертикально в небо, и Эссен понял, что непонятный корабль освещен другим прожектором - с юга приближался «Заветный».

На мостике миноносца замахали фонарем, замигал ратьер, и вдруг над морем повис пронзительный, с переливами, вой. От неожиданности Эссен чуть не полетел в воду. Зажимая уши ладонями, он успел подумать, что так, наверное, кричали древние чешуйчатые рептилии, о которых писал британец Конан Дойл. «Заветный» ответил: протяжный рев на мгновение заглушил апокалиптический звук, и тут же обе сирены умолкли. Лейтенант не услышал, как засмеялся Велесов, - в ушах звенело от двойного акустического удара, - зато увидел, что Сергей сидит, привалившись спиной к стойке крыла и здоровой рукой машет спасителям.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

I

Черное море

Пароход «Улисс»

24сентября

капитан-лейтенант Игорь Белых,

позывной «Снарк»

Колесные пароходы усыпляют, подумал Белых. Действуют, как старые добрые плацкартные вагоны; там размеренный, ни на миг не прерывающийся стук на рельсовых стыках, здесь - мерное «умпф-умпф-умф» дедовского паровика и шлепки плиц о воду. Интересно, как они тут ухитряются не засыпать, особенно в собачью вахту?

Наверняка у греков и «собачка» называется по другому... На «Улиссе», как и на старушке-«Клитемнэстре», в ходу черноморское рыбацкое арго. С поправкой на терминологию Кайзермарине - Лютйоганн нипочем не желает осваивать местный сленг, но упорно требует от подчиненных понимания. Получается пока не очень; впрочем, с тех пор, как было решено расстаться с парусной оснасткой (сохранили, по настоянию дяди Спиро, только стаксели), работы у палубной команды поубавилось.

Пароход приобрел, мягко говоря, необычный вид. Нет стеньг; главное украшение, длинный бушприт, пришлось безжалостно обкорнать, оставив несерьезный обрубок. Нижние реи на своих местах - к ним крепятся канаты, на которых тюрморезовские бойцы наловчились перелетать на чужую палубу. Кургузые мачты увенчаны громоздкими бочонками боевых марсов. Этот термин ввел сам Белых - не называть же их «вороньими гнездами», на манер тех плетеных корзин, где с трудом мог поместиться человек нормального телосложения?

Новые сооружения вмещали троих, и еще оставалось место для корзинки с нехитрой снедью и анкерка с водой. Как и для другого, не столь безобидного имущества. Например, пулемет или любимая игрушка отрядного снайпера Гринго, тяжелая винтовка 6С8.

Напоследок, припомнив старые военные фотографии, Белых приказал обвешать «боевые марсы» тугими связками канатов - мантелетами. От ядер, конечно, не спасет, а вот осколки - другое дело. Да и пуля Минье увязнет, если на излете.

На боевой марс грот-мачты воткнули мощный переносной прожектор. Питание он получал от компактного бензинового генератора, предусмотрительно взятого с «Адаманта». Выше, над головами марсовых, торчала щетина антенн, радом с ними - темно-серая кастрюля локатора. Его позаимствовали с «Саб-Скиммера»; радар, как и прожектор, входил в комплект съемного оборудования катера.

Конечно, этой фитюльке далеко даже до приличного яхтенного радара, шкала дальности - всего ничего, два с половиной десятка морских миль. Но выбирать не приходится: ночью, во враждебных водах, где в любую минуту можно наткнуться на неприятельский дозор, даже такая аппаратура - особенно, в связке с ПНВ и прожектором - станет серьезным подспорьем.

Кабель от антенны протянули на мостик; в специально сколоченную тумбу вставили блок дисплея, и Ганс Лютйоганн проводил долгие часы, осваивая технику двадцать первого века. Он буквально «заболел» новинкой, и теперь мечтал поскорее выйти в море, опробовать хитроумное устройство в деле. Как-то раз он настолько увлекся, что принялся рассуждать, как пригодилось бы ему такая аппаратура для ночных атак на русские транспорта - и запнулся, поймав иронический взгляд Карела.

***

С полуюта открывался великолепный вид - таяла в рассветной дымке Одесса, серебрилось море до самого горизонта, и жирные чайки пронзительно кричали за кормой, провожая «Улисс» в его авантюрное плавание. Колеса оставляли широкую, взбаламученную полосу пены, и в этой кильватерной струе на длинном буксирном канате, переваливалась с боку на бок «Клитемнэстра». Когда дядя Спиро предложил взять в крейсерство и свою старую шхуну, Белых воспротивился - на кой черт им сдалась эта обуза? Но потом изменил решение: скорость «Улисса» при буксировки падала всего-то на узел, а вот пользы контрабандистская скорлупка обещала немало. Шхуна, с ее ничтожной осадкой, может подойти к берегу там, куда не сунешься на колесной махине. Да и внимание не так привлекает - мало ли всякой мелочи снует вдоль турецкого берега? А пароходы все наперечет, тем более, в разгар войны.

***

На оснащение «Улисса» ушла лишняя неделя. Как ни оборотист Капитанаки, а подготовить и оснастить для серьезного похода судно с сотней без малого душ на борту - задачка не из рядовых. Вчера вечером пили отвальную; в кают-компании собрались, кроме боевых пловцов, казачки и кое-кто из греков. Пришел и Лютйоганн; немец занял приличествующее его должности место во главе стола, но когда появились здоровенные бутыли с мутной греческой виноградной самогонкой «цикудья» - перебрался на обшарпанный диванчик, под иллюминатор и взирал оттуда на веселье круглыми, слегка выпученными глазами.

Появилась гитара - ее приобрел в Одессе главный отрядный бард, Вий. Пели про Чечню, про Афган. Казачки поначалу удивлялись, но услыхав знакомые слова - «аул», «басмач», «караван», - стали подтягивать, а потом взяли инициативу в свои руки.

Белых ожидал сугубо казачьего репертуара, что-нибудь вроде «Ой, да не вечер, да не вечер...», и был изрядно удивлен, когда Тюрморезов затянул песню, вполне подходящую к их положению:

***

Не слышно на палубах песен;

Эгейские волны шумят…

Нам берег и душен и тесен;

Суровые стражи не спят.