Книга Пятое Евангелие - Йен Колдуэлл

Председательствующий судья настолько удивился, что обратился к архиепископу по-польски.

– Ваше преосвященство, какую тему имеет в виду его святейшество? – уточнил старший по возрасту судья.

– Выставку доктора Ногары, – сказал Новак.

Миньятто застыл. Он не спускал глаз с Новака, но под столом крепко стиснул мою руку. Если трибунал не может слушать показания о выставке, то исчезают все мотивы убийства. Слушания практически закончены.

– Ваше преосвященство, вы уверены? – спросил председательствующий судья.

Сидящий напротив нас укрепитель правосудия весь обратился в слух.

Архиепископ Новак кивнул.

– Можете продолжать, если желаете, но по другой теме.

Бахмайер тихо кашлянул. По другим темам он свидетельствовать не мог.

Судьи посовещались. Наконец председательствующий произнес:

– Доктор Бахмайер, вы свободны. Трибунал объявляет перерыв до завтрашнего дня.

Новак поднялся. Жандармы открыли перед ним двери, и он тихо вышел шаркающей походкой.

Миньятто спокойно открыл дипломат, положил в него блокнот, потом, что-то вспомнив, набросал в нем заметку. Укрепитель правосудия уже крутился рядом – топтался между столом защиты и судьями в ожидании возможности побеседовать с монсеньором.

– Я вам позвоню, – сказал мне Миньятто.

Прежде чем закрыть дипломат, он оторвал верхний лист из блокнота, сложил вдвое и протянул мне. После чего вместе с укрепителем правосудия пошел разговаривать с судьями.

Когда я вышел во двор, архиепископа Новака уже не было. Я сел на скамейку рядом с заправкой и прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Вряд ли когда в жизни я более остро чувствовал, что мои молитвы услышаны. Я развернул листок. На нем Миньятто написал всего одну строчку:

Кажется, мы только что узнали, кто ангел-хранитель вашего брата.

Глава 26

Возвращаясь в город за Петросом, я поглядывал на видневшийся в отдалении папский дворец и думал о событиях в суде. Бойя пытается разговорить Симона. Новак пытается сохранить выставку в тайне. Векторы атаки пересекались на дворце. Если бы Иоанн Павел поддерживал идею выставки – поддерживал Симона, – ничего этого бы не было. Он вправе прекратить судеб ное разбирательство; он обладает властью приструнить Бойю. Но на пороге смерти папа порой обнаруживает, что старые друзья – волки в священнических одеяниях. Архиепископ Новак был вынужден изобразить иллюзиониста и создать образ сильного папы, чтобы заполнить вакуум власти. Но долго этот образ не продержится.

Больше всего меня озадачило исчезновение Диатессарона и вопрос: где он мог сейчас находиться? Зачем Уго понадобилось забирать его из музея? Отвлечь православных в Кастель-Гандольфо от новости о тысяча двести четвертом годе? Или что-то им доказать? В последний раз, когда мы работали с Диатессароном, Уго предложил теорию, которая могла бы заполнить последнюю брешь в его исследовании. Если теория окажется истинной, она докажет, что плащаница прибыла в Эдессу усилиями ученика Иисуса. И доказательством тому станет сама Библия.

В последние недели, когда мы работали вместе, Уго изучал Евангелия как одержимый. Отдавался их штудированию с тем же самозабвением, что и выпивке. Бывало, когда Петрос засыпал, я читал в постели, и вдруг звонил мобильный: Уго спрашивал, на самом ли деле Иисус претворял воду в вино, поскольку Иоанн – единственный, кто это утверждает. Стук в дверь за завтраком: Уго интересуется, правда ли Иисус воскресил Лазаря из мертвых, поскольку Евангелие от Иоанна – единственное, в котором это сказано. В предсеминарии мне передают записку: Уго пытается понять, почему Иоанн не упоминает двадцать чудес Иисуса об исцелении и все семь случаев изгнания Иисусом бесов.

Чтобы отдохнуть от кучи вопросов, я взял у Симона стопку старой бумаги для проповедей и выдал Уго – на этой же бумаге он потом написал памятное письмо, – и мы придумали для моего ученика упражнение: глава за главой он выписывал параллельные стихи, сравнивая их пословно и вычеркивая фрагменты, добавленные или измененные авторами различных Евангелий. Уго от этой задачи пришел в восторг – он был убежден, что, убрав из рассмотрения теологию, приблизится к историческим фактам жизни Иисуса. И хотя мне было неприятно видеть, как Уго каждый день возвращается с новой пачкой страниц, на которых вымараны целые фразы и стихи из Евангелий, особенно из Иоанна, он начал так хорошо разбираться в текстах Писания и так редко делать ошибки, что я позволил ему продолжать, пока не дойдет до конца.

Тем временем реставраторы манускрипта сказали мне, что Уго иногда ночи напролет проводит в лаборатории. Их задевало, что он не сводит с Диатессарона глаз, словно не доверяет сотрудникам. Жалобы реставраторов убедили меня в искренности намерений Уго. В глубине души он не верил, что, сведя Евангелия к их историческому ядру, можно обнаружить новые сведения о том, как плащаница покинула Иерусалим. На самом деле вся наша совместная работа стала подготовкой к чтению Диатессарона – и надежды, которые Уго возлагал на это Евангелие, были вполне обоснованны.

Человек, написавший Диатессарон, Татиан, принадлежал к христианской секте энкратитов. «Энкратит» по-гречески – «проявляющий самообладание», и название свое они заслужили, будучи трезвенниками и вегетарианцами и запрещая брак. Поскольку одним из первых чудес Иисуса считается претворение воды в вино на свадьбе, возникает сомнение, внимательно ли энкратиты читали Евангелие. Но Татиан-то знал его назубок!

Соединить тексты Матфея, Марка, Луки и Иоанна в единое Евангелие – дерзкое начинание. Татиан же задал себе еще более трудную задачу. Его целью стало создание самой полной версии биографии Иисуса, чтобы опровергнуть язычников, которые заявляют, что священные книги христианства противоречат одна другой. За век до того было отредактировано Евангелие от Марка, породив Евангелия от Матфея и Луки. Теперь Татиан вознамерился отредактировать все Евангелия. Один Бог, одна истина, одно Евангелие. И для любого, кто пытается доказать, что плащаница хранилась в Эдессе, его редакторские правки – бесценны.

Сводя Евангелия, Татиан оставил массу отсылок к себе и миру, в котором жил. Например, Евангелие от Матфея гласит, что Иисуса крестил человек, известный как Иоанн Креститель, питавшийся саранчой и диким медом. Но Татиан, как энкратит, был вегетарианцем, а саранчу ошибочно приписал к разновидности мяса. Поэтому он изменил евангельский текст: в Диатессароне Иоанн Креститель питается медом и – молоком!

Точно так же хватило бы одного слова, чтобы доказать, что Татиан видел плащаницу или что плащаница находилась в Эдессе. Свидетельство могло быть как очевидным, так и почти незаметным. Если где-то в Диатессароне Татиан описывал внешность Иисуса, это стало бы тем самым следом, который мы на деялись отыскать. Все четыре Евангелия молчат о том, как выглядел Иисус, поэтому описание в Диатессароне позволило бы предположить, что Татиан видел образ, который считал подлинным. То есть каждая страница Диатессарона оказывалась исполнена скрытого смысла. Мы с Уго каждый день просиживали над новыми листами, очищенными реставраторами от пятен.