Книга Читающая по цветам - Элизабет Лупас

– Сьёр Нико, как это у вас получается – говорить мне то, чего я не желаю слышать, и в то же время подбирать такие слова, которые услаждают мой слух? – Королева легко и игриво стукнула его по руке эмалевым футляром, в котором она держала ножницы для вышивания. – За мною наблюдает весь мир! О, какой же вы все-таки прожженный дипломат! Хорошо, в следующем месяце я буду председательствовать на суде над графом Хантли. Ливингстон, поручаю вам обеспечить меня достаточным количеством коробочек с ароматическими шариками, чтобы хватило на весь процесс.

Дамы дружно захихикали.

Королева сделала еще один стежок на своем вышивании. Присмотревшись, я разглядела, что она вышивает французскую анаграмму своего имени. МARIE STUARTE. TU TE MARIERAS – Мария Стюарт. Ты выйдешь замуж. Вот в чем дело – поэтому-то за ней и наблюдает весь мир. Все гадают – за кого же она выйдет замуж? И кто те quatre maris, о которых написал в своих пророчествах Нострадамус? Кто это – четверо мужчин, за которых она должна выйти замуж, или четверо тех, кого ей следует избегать?

Узнаем ли мы это когда-нибудь: она и я?

– Ну что ж, так тому и быть, – весело сказала королева и снова повернулась ко мне. – Марианетта, по-моему, у вас был достаточно долгий lune de miel[73]. Я желаю, чтобы вы вернулись ко мне на службу – и даже хорошо, что вы теперь замужем. Я сама скоро выйду замуж, и думаю, было бы неплохо, если бы при моей особе было больше замужних дам.

Я не знала, хочу ли я вновь занять место фрейлины. Видеть Нико каждый день? Хватит ли у меня на это сил? С другой стороны, если я займу место при дворе, мне больше не придется терпеть общество Рэннока Хэмилтона, что было бы прекрасно. Но самое главное было в другом – мне надо было остаться при дворе, если я хотела узнать, кто же все-таки взял ларец.

Если Рэнноку Хэмилтону покажется, что я хочу занять место при дворе, он почти наверняка запретит мне снова стать фрейлиной.

Со всей возможной кротостью я промолвила:

– Это должен решить мой муж, мадам.

– Конечно же он не станет мне перечить. – Королева обратила взор на Рэннока Хэмилтона и улыбнулась. – Вы будете очень заняты делами графа Роутса, не так ли, мастер Рэннок? Насколько мне известно, он поселил вас и вашу жену в отдельных покоях здесь, в Холируде, чтобы вы были всегда у него под рукой.

Рэннок Хэмилтон опять ничего не ответил. Вид у него был такой, словно он хотел сказать: «Со своей женой я буду делать то, что хочу, да и с вами, мадам, сделал бы то же самое, если б имел такую возможность».

– Я хотел, – торопливо проговорил Роутс, – чтобы мистрис Ринетт пошла на службу к моей жене.

– Наверняка графиня сможет взять себе на службу кого-нибудь еще, – промолвила королева своим самым сладким голосом. – Ну что ж, значит, этот вопрос улажен. Марианетта, вы с мужем переедете обратно в те покои, которые вы занимали до замужества, так мне будет удобнее. У вас, кажется, была служанка? Где она?

– Она здесь, мадам. И мой конюх тоже.

– А ваш малыш Сейли?

– Он в конюшне, мадам, вместе с моим конюхом и моей кобылой Лилид.

– Приведите его обратно во дворец, чтобы я тоже могла насладиться его обществом. Я всегда находила его совершенно очаровательным. – Королева улыбнулась. – Voilà[74]. Все будет так же, как было прежде.

В это мгновение Нико повернул голову и впервые посмотрел на меня. Я знала, что в конце концов ему придется взглянуть на меня, но мне от этого было не легче. Встретившись с ним взглядом, я почувствовала себя так, словно он меня ударил. Всю меня, с головы до кончиков пальцев ног обожгли стыд, гнев и мука.

Стыд, гнев и мука – и безнадежная, безнадежная любовь.

Королеве я ответила только одно:

– Все уже никогда не будет так, как было прежде.

Глава двадцать восьмая

«Все будет так же, как было прежде».

Она что, сошла с ума? Ничего не было так, как прежде.

Впрочем, кое-что все-таки не изменилось; Дженет и Уот снова были у меня в услужении. В конюшнях Уот взял юного Джилла под свое крыло. Ко мне вернулся мой Сейли, он снова ходил за мною, как хвостик, по коридорам Холируда, постукивая своими маленькими коготками по каменным плитам пола, снова сидел у моих ног, как и прежде радуя всех придворных дам.

По ночам на меня, точно коршун на свою добычу, набрасывался Рэннок Хэмилтон, грубо хватая меня, когда на Холируд опускалась темнота. Он все никак не мог вдоволь натешиться своим господством надо мною и над Зеленой Дамой. Иногда он говорил со мною и насмехался надо мною так, словно я была самой Зеленой Дамой во плоти. Дженет испытывала к нему отвращение и старалась как можно реже попадаться ему на глаза.

Я ужасно тосковала по Майри. Уже приближался конец мая, а в августе ей должно было исполниться два года. Меня не было рядом, когда она сделала свои первые шаги. Свое первое слово – лепешка – она сказала не мне, а тетушке Мар. Моя тетя прислала мне ленту такой же длины, как и ее нынешний рост, и колечко из слоновой кости, изгрызенное ее крохотными зубками – их у нее было уже двенадцать: шесть сверху и шесть снизу, и еще один зубик начал только что прорезываться сзади. Я молилась за нее каждую ночь. У меня на шее все еще висел медальон с рубином, который выпал из эфеса кинжала убийцы, и я не оставила надежды узнать правду, увидеть, как свершится правосудие, и возвратиться домой. Но пока я могла делать только одно – ждать и терпеть.

Нынче мы все собрались вокруг королевы, сидящей под балдахином в большом зале суда в новом здании Ратуши Эдинбурга и председательствующей на церемонии лишения гражданских и имущественных прав, которая должна была быть проведена над мертвым телом графа Хантли. В зале с серьезным и торжественным видом сидели представители всех сословий Парламента, расположенные вверху галереи были забиты горожанами, одетыми в основном в ноское коричневое или серое платье, хотя изредка попадались и такие, кто облачился в яркие праздничные цвета. В передних рядах, ближайших к балдахину, под которым стояло кресло королевы, восседали представители иностранных государей, которым довелось как раз в это время находиться в Эдинбурге. Забальзамированные останки покойного графа лежали в деревянном гробу, накрытом знаменем, на котором были вытканы его герб и гербовые щиты.

– Согласны ли вы, – зычно крикнул герольдмейстер суда, – что государственная измена вышепоименованного графа Хантли отныне объявляется доказанной, что он лишается всех гражданских и имущественных прав и что его герб будет уничтожен и предан забвению?

Лорды Законодательгого комитета, члены Королевского совета и все представители трех сословий, набившиеся в зал суда, дружно закричали «да». Графский титул Хантли прекратил свое существование; знамя стащили с гроба и унесли. Когда те, кто сидел на передних местах рядом с гробом, увидели, что осталось от тела графа, раздался вопль ужаса.