Книга Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис - Елизавета Сагирова

– Яриночка, подожди секунду, я сейчас!

Неловко погладив подругу по плечу, я кинулась вниз, на кухню, где в одном из шкафчиков у нас хранилась аптечка, на ходу вспоминая все, что знала об оказании первой помощи. Но единственное, на что хватило моих знаний, – ватными тампонами, смоченными в перекиси водорода, очистить Яринкино лицо от кровавых разводов, а её саму уложить на кровать.

– Давай я в клинику за доктором сбегаю, – беспомощно предложила я, поняв, что больше ничем не могу помочь. – У тебя… только лицо или…?

– Или, – ответила Яринка, с трудом складывая распухшие губы в слова. – Ещё в боку что-то. Дышать больно. И внутри…

Я беспомощно зажмурилась и задала вопрос, который всё это время не давал мне покоя.

– Бурхаев… он изнасиловал тебя?

Невероятно, но Яринка попыталась улыбнуться, издала что-то вроде сдавленного смешка.

– Да ну… лучше бы изнасиловал. Не смог. Не работает там у него ничего. Поэтому и психанул так, бить начал. А потом…

Яринка передёрнулась, застонала, шёпотом выдавила несколько слов, которые обычно предпочитала не употреблять, но продолжила:

– Когда понял, что ничего не может, то начал в меня руку пихать… и, кажется, порвал там всё…

Я скосила глаза на Яринкины бёдра. Шорты на ней были застёгнуты кое-как, сквозь тонкую ткань проступали пятна крови. Я поняла, что плачу, услышав, словно со стороны, свои сдавленные прерывистые всхлипы.

– Потерпи чуть-чуть, я за доктором. Туда и обратно, немножко ещё потерпи…

Я начала приподниматься с колен, на которых до сих пор стояла перед Яринкиной кроватью, но она вдруг на удивление сильно сжала липкой от крови рукой мою кисть. Её зелёные глаза лихорадочно блестели из узких щёлок, в которые превратились веки.

– Постой, – голос был глухим, но твёрдым. – Твой Доннел здесь?

– Да, – я замерла, растерявшись от неожиданного вопроса. – Он в Айсберге. Ярин, тебе надо к доктору и…

– Подожди, – так же решительно оборвала моё бормотание Яринка. – У меня в тумбочке, в блокноте, номер телефона Яна. Возьми и отдай своему Ральфу. Попроси его, чтобы позвонил по этому номеру, когда уедет с острова. Пусть расскажет Яну, что случилось.

Я поражённо уставилась на неё.

– Ярин, Ральф никогда не станет…

– Попроси, – опять перебила она. – Чтобы Ян всё узнал и успел, пока у него есть деньги…

Яринка повернула голову на бок, и из её носа на подушку сразу заструилась тонкая струйка крови. Я потянулась вытереть её, но подруга нетерпеливо махнула слабой рукой.

– Пусть скажет Яну, что его отец не оставит меня в покое. Он сказал, что сегодняшнее ещё цветочки… хочет сделать всё, чтобы я стала противна Яну, чтобы была грязной…

Яринка замолчала и напряглась всем телом, пережидая приступ боли. А потом снова улыбнулась кровавой и зловещей улыбкой.

– Пусть скажет, что я не стану этого терпеть. В следующий раз убью Бурхаева. Вот ведь как… всегда хотела убить своего отца, а убью отца Яна…

Опять раздался сдавленный утробный смешок, от которого у меня по коже, которая, кажется, и без того была уже ледяной, поползли мурашки. А из Яринкиного голоса исчезала уверенность, он становился сонным, голова упрямо клонилась на бок.

– Пусть Ян себя не винит… он хороший. Я всегда буду его помнить. Если не сможет… пусть на Запад без меня… нечего ему здесь…

Я всё-таки поднялась на дрожащие ноги, сделала шаг к дверям, но не смогла отвести взгляд от изуродованного лица Яринки. Губы, теперь ставшие бесформенными, едва заметно шевельнулись.

– Попроси…

Я кивнула, стараясь выглядеть как можно более уверенной и спокойной.

– Я попрошу Ральфа позвонить Яну. Обещаю. Сегодня же. Но сначала приведу к тебе доктора.

И, не в силах больше смотреть на то, во что Бурхаев-старший превратил мою красивую и гордую подругу, бегом бросилась за дверь.

Доктору хватило беглого взгляда, чтобы понять: без госпитализации не обойтись. Но он не выглядел ни шокированным, ни даже удивлённым, за что я его почти возненавидела. Интересно, как часто этому ещё молодому мужчине приходилось видеть здесь избитых и изнасилованных девушек? А умирающих? Как давно это стало для него обыденностью, не заслуживающей каких-либо эмоций?

Два охранника, пришедшие с доктором, переложили совсем ослабевшую Яринку на носилки, а я собрала кое-что из её вещей. Все вместе мы двинулись в клинику, провожаемые молчаливыми соседками, появления которых я даже не заметила. По иронии судьбы Яринка заняла ту же палату, в которой год назад лежала я, перебинтованная, как мумия. Не к месту вспомнилась ночь, что я провела здесь на подоконнике, во все глаза глядя на проходящих под окном странных людей: пьяных, голых, бесстыжих. А для меня как давно это стало обыденностью?

– Она поправится? – спросила я у доктора сиплым от слёз голосом, когда Яринка была уложена на больничную кровать, а охранники убрались восвояси.

– Не беспокойся, – он отозвался почти беспечно, заставив меня сжать руки в кулаки. – Вы, девчонки, как кошки живучие. Себя-то помнишь?

– Когда я могу навестить её?

– Завтра днём приходи, – доктор уже возился со шприцами и ампулами, и я бесшумно вышла, постаравшись взглядом уверить Яринку в том, что выполню обещание.

Возвращаться в домик я не стала, боясь расспросов, которыми меня неизбежно забросали бы девушки. Но ещё больше боялась того, что их утешения будут звучать примерно так: "Яринка поправится, это ещё ничего, а вот меня гость однажды…". Такого я могла уже не выдержать. Оазис, жёлтый от песка и синий от моря, кажущийся на первый взгляд райским местечком с его пальмами и павлинами, с аккуратными, словно пряничными, домиками, сегодня повернулся ко мне иной стороной. Тёмной и глубокой, как воды Русалкиной ямы, скрывшей самые страшные его тайны.

Абсолютная безнаказанность Бурхаева. Равнодушие доктора и охранников. Молчание соседок. То, как Яринка, еле держащаяся на ногах, истекающая кровью, в разорванной одежде, одна дошла от Айсберга до дома, и никто не остановил её, не предложил помощь. Понимание, что подобное в любой момент может случиться с любой из нас…

Я торопливо шагала по улочкам Оазиса, освещённым разноцветными фонариками, которые всегда казались мне такими уютными, и чувствовала себя зверьком в смертельной западне. В западне, стены которой медленно, но неотвратимо смыкаются вокруг меня. И неважно, что стены эти пестреют всеми красками южного лета, пахнут морем и фруктами, звучат музыкой и шумом прибоя. Всё равно рано или поздно они сойдутся так тесно, что меня между ними уже не останется.

До Айсберга мне казалось, что я держусь неплохо, но, судя по тому, как Ральф, сидящий на террасе ресторана, не донёс до рта вилку, замерев в нелепой позе при моём появлении, – только казалось.